Игорь Бунич - Беспредел Страница 41

— И будет куплена по цене металлолома? — вздохнув, спросил консул.

— Вас это огорчает? — поинтересовался я.

— Но и не радует, — возразил он. — Достаточно взглянуть на Латинскую Америку, чтобы понять, что наша политика, мягко говоря, не очень продумана. Мы еще далеко не готовы превратиться в мировую монополию.

— Ну, до этого еще далеко, — успокоил я его. — Нам-то с вами об этом нечего беспокоиться. И я не думаю, что мы превратимся в какую-то там метрополию по образцу старых колониальных империй. Я твердо верю, что мы станем, может быть, даже не самым процветающим штатом Соединенных Штатов Мира. Но чтобы расчистить к этому дорогу, надо перекидать еще не один миллиард кубических миль дерьма.

Но консула, видимо, не очень волновали глобальные судьбы человечества. Гораздо больше его волновал слух, что из Штатов в Петербург едет какая-то шишка, а он об этом ничего не знает. Выслушав мою тираду о будущем преобразовании мира, он сказал:

— И все-таки, Майк, я вам буду очень обязан, если вы не подведете наше консульство. Я говорю не столько о каких-то ваших поступках, за которые я, в конце концов, не несу ответственности, сколько о визите в город кого-нибудь из наших очень важных персон. Моя неосведомленность об этом может поставить все консульство в сложное положение. Мы же должны подготовиться.

"Всегда успеешь прогнуться", — подумал я, но вслух спросил — едем мы на презентацию или нет.

Когда машина генерального консула подъехала к Мариинскому дворцу (хотя мэр почему-то упорно приглашал меня в Аничков дворец), было уже достаточно поздно. К началу торжеств мы опоздали. У дворца за металлическими барьерами и кордоном милиции мокнул под снегом и дождем какой-то пикет, вздымая самодельные бумажные плакаты, клеймящие мэра, американский империализм и мировой сионизм» Жизнь продолжалась.

Площадь была почти не освещена, и конный памятник Николаю I нависал над ней с мрачной неумолимостью рока.

Не успел я появиться на презентация, как ту же выяснил, что все присутствующие прекрасно осведомлены о предстоящем приезде в город синьора Торрелли. Консул с укором посмотрел на меня и отошел в сторону, явно демонстрируя свое недовольство моей никому не нужной скрытностью. Зато ко мне подскочил сам мэр и, взяв под руку, увлек к столу, за которым сидело несколько человек во фраках. Я готов был держать паря на четвертак, что первый раз они влезли во фрак примерно дня три назад.

Между ними сидело несколько дам в вечерних туалетах, украшенных фальшивыми драгоценностями голландской фирмы "Яков Мориц". И со скучающим видом жевали бутерброды с икрой и какими-то баварскими колбасами. Между столиками и кучками приглашенных сновали беркесовскне мальчики с уставленными бокалами подносами.

Вся эта кутерьма была затеяна по случаю открытия совместного русско-американского торгового банка с весьма претенциозным названием "Космосбанк". С американской стороны банк представлял Бен Лившиц — финансист средней руки, отправившийся в Россию на поиски удачи после двух банкротств в Штатах.

Русским сопредседателем банка являлся бывший генерал-лейтенант КГБ Георгий Бурков, когда-то занимавший пост, на котором ныне находился полковник Беркесов. Буркова я знал по старым временам, когда он, если мне не изменяет память, занял у меня 50 долларов да так и не отдал. Сейчас он сиял, как крейсер, готовый принять на борт английскую королеву. И было от чего! Через шланг, который сидел тут же в виде Бена Лившица, можно было качать в обе стороны все, что угодно. Тем более, что все качалось в одну сторону — на Запад: и товары, и деньги. Почему это так радовало всех присутствующих, мне было решительно непонятно. Но я давно уже усвоил, что умом Россию не понять. И не пытался. Надо принимать реалии таковыми, какими они являются.

— Господа, — сказал мэр. — Я думаю, что вам не нужно представлять человека, которого вы все давно знаете как старого друга нашей страны, сделавшего так много во имя победы нашей демократии. Ваше здоровье, дорогой Майк!

Тут только я сообразил, что речь шла обо мне и что именно я являюсь отцом русской демократии. Я поклонился присутствующим, с жалостью взглянул в печальные еврейские глаза Бена Лившица и пригубил бокал шампанского, которое так же напоминало шампанское, как я Белоснежку из сериала Уолта Диснея. Ничего не поделаешь! Первоначальная стадия накопления капитала, на которой свихнулся еще старик Маркс, а Ян Аллен разбил бутылку мадеры об голову своего любимого пса.

Все сидевшие за столом посмотрели на меня с некоторым интересом, а дамы даже перестали жевать.

— Дорогой Майк, — продолжал мэр, понизив голос. — Мы знаем, что ты будешь одним из главных консультантов господина Торрелли во время его пребывания в нашем городе и там, куда он захочет еще съездить. Если захочешь, конечно. Лучше Петербурга в нашей стране ничего нет. Поэтому не поможешь ли ты нам решить с господином Торрелли некоторые наши проблемы? Для него это никакого труда не составит, а тебя, Майк, мы, естественно, отблагодарим по-царски.

Генерал Бурков, глядя на меня из-под косматых бровей, величественно кивнул головой, видимо, подтверждая тот факт, что меня отблагодарят по-царски.

— Что у вас за проблемы? — поинтересовался я. — Что вам нужно от старого доброго Луиджи?

Топчак засмеялся:

— Что нам нужно? Деньги, конечно. Что же еще!

— И много? — поинтересовался я.

— Да не так уж много, — пояснил генерал Бурков. — Миллиарда два-три.

— Рублей? — спросил я, хотя ответ был очевиден.

Топчак скорчил презрительную мину, выражавшую, видимо, его отношение к национальной российской валюте, а генерал Бурков честно сказал:

— Долларов, конечно.

— Ну, у вас и аппетиты, ребята, — сказал я. — Президент теряет ведро крови и несколько лет жизни, чтобы выбить из конгресса какие-нибудь 40–50 миллионов на помощь бедным в вашей стране, и всегда получает, в лучшем случае, пятую часть этой суммы.

А вам — вынь и положь два-три миллиарда, ни больше, ни меньше.

— Майк, — с яростью в голосе зашептал Топчак, — ты меня совершенно неправильно понял. Мы вовсе не милостыню просим. Вот послушай…

Взяв бокалы, мы отошли в небольшую нишу, где стоял уютного вида столик, над которым висело старинное бронзовое бра, изображающее полуобнаженную девушку, укутанную гирляндами листьев, со светильником в поднятой руке. Перехватив мой взгляд. Топчак сказал:

— Это — новодел. Все старое давно разворовано. Вплоть до дверных ручек. И эту скоро украдут в связи с ажиотажным спросом на цветные металлы.

Я вспомнил об эшелонах с цветным металлом, на фоне которых Топчак закатил скандал полковнику Беркесову, и подумал, что владея эшелонами, нет никакой нужды отвинчивать дверные ручки.

— В этом дворце, — продолжал не без гордости мэр, — у меня конкретные люди несут персональную ответственность за каждую дверную ручку, за каждую…

Генерал Бурков кашлянул, прервав тем самым отчет мэра о проделанной работе.

— Да, — засмеялся он, — тебе это, Майк, слушать, наверное, в равной степени я дико, и неинтересно. Сядем и поговорим действительно о важных делах. Ты хорошо знаешь, Майк, что Петербург, главным образом, был, да и остается, городом кораблестроителей. У нас здесь мощные судостроительные заводы, не имеющие аналога в мире научные центры и конструкторские бюро. И мы строили неплохие корабли, — не столь уверенно продолжал мзр, ища поддержки у генерала Буркова.

Тот снова величественно кивнул и добавил:

— Очень неплохие корабли. Я бы даже оказал, что они были получше ваших, Майк. Помните, как ваш военно-морской атташе прямо слюной захлебнулся, когда мы устроили ему поездку на катере мимо достроенных причалов наших заводов. Мы тогда арестовали в Петербурге несколько человек, которые хотели продать ему фотографии наших новейших кораблей.

Честно говоря, ничего подобного я не помнил. Наш военно-морской атташе исходил слюной только однажды, когда узнал, что один на его помощников завербован КГБ и наладил целую шпионскую сеть в Норфолке. В итоге Советы получили один из оперативных шифров нашего флота, но зато погубили всю свою резидентуру в Норфолке и в Ньюпорт-Ньюзе. Толку от захваченного шифра было мало, поскольку систему электронной расшифровки им с грехом пополам удалось создать только через год. Она получилась настолько громоздкой, что не помещалась даже на крейсерах, которые хотели под нее приспособить. В итоге под эту систему выделили целое здание при ГРУ, и получилась очень интересная картина. Корабли открытого моря посылали перехваченные наши радиограммы в Москву для расшифровки, но почти никогда не получали ответа. Перехваченные и расшифрованные депеши наших кораблей, украшенные советскими штампами "Совершенно секретно!", подшивались в специальные дела и сдавались в архив, фактически никем не прочитанные. По добыче информации советская разведка занимала, как мне кажется, абсолютное первое место в мире, но по ее обработке и использованию плелась где-то на самом последнем месте.