Анри Труайя - Семья Эглетьер Страница 45

Рядом с Мадлен кто-то рассчитался и ушел. Метрдотель подвел к освободившемуся месту другого посетителя. Мадлен едва не вздрогнула, узнав Козлова. Он был один и выглядел усталым и озабоченным. Сделав заказ, Козлов развернул газету и углубился в чтение. Время от времени он поднимал глаза. Взгляд его рассеянно скользил по Мадлен, но не замечал ее. Когда он принялся за свой обед, ей стало удобнее наблюдать за ним. Козлов ел, не отрываясь от чтения. Лицо его светилось умом и энергией. «Как он одинок», — с сожалением подумала Мадлен, забыв, что сама живет одиноко и ничуть не страдает от этого. Она представила себе Франсуазу рядом с этим мужчиной. Нет, пары из них не получится. В его глазах Франсуаза еще ребенок. А она Бог знает что себе нагородила.

— Желаете что-нибудь на сладкое, мадам? — спросил официант.

Мадлен удержалась от соблазна заказать сладкое и мужественно ограничилась черным кофе. Козлов продолжал читать. Вдруг она испугалась, что он узнает ее и заговорит. Сегодня Мадлен не была расположена к светской беседе. Она заторопилась и уплатила по счету. Козлов поднял голову, когда она, вставая, задела стол. Их взгляды встретились. Мадлен неопределенно улыбнулась. Он ответил на приветствие, явно не узнавая ее. Мадлен вышла на улицу с чувством смутной досады.

Фонари подсвечивали снизу еще прозрачные кроны деревьев. На фоне освещенного луной неба вырисовывались контуры средневековой церкви Сен-Жермен-де-Пре. Ярко освещенные кафе были переполнены, но на террасах народу было мало. Стремительно проносились машины. Стоял безветренный теплый вечер. Странное ощущение пустоты охватило Мадлен. Скорее вернуться в гостиницу. Забыть обо всем. Взять детектив. Выкурить сигарету. Заснуть.

Портье протянул ей ключ и, достав из ящика конверт, сказал:

— Вам письмо, мадам.

Мадлен вскрыла конверт. Почерк Жан-Марка.

«Дорогая Маду, я заходил в восемь часов и не застал тебя. Зайду еще раз попозже. Мне непременно нужно с тобой поговорить. Крепко тебя целую. Жан-Марк».

«Крепко тебя целую»! Слава Богу! Она не знала, что ей скажет Жан-Марк; но он снова был с ней, а на это она уже не надеялась. Мадлен поднялась в свою комнату и стала прислушиваться к шагам в коридоре. Когда раздался стук в дверь, она призвала Бога на помощь.

Вошел Жан-Марк. Он показался ей еще более бледным, чем днем. Глаза воспаленные. С темными кругами. Губы влажные. Мадлен едва не бросилась к нему со словами нежного участия, но побоялась сдаться слишком быстро. Как бы он не решил, что она уже обо всем забыла.

— Садись, — холодно сказала Мадлен.

Но Жан-Марк продолжал стоять, засунув руки в карманы.

— Я вел себя гнусно, Маду, — пробормотал он, — и прошу у тебя прощения. Но это сильнее меня, я уже говорил, что не терплю, когда вмешиваются в мою личную жизнь!

— Ты полагал, что я поддержу тебя?

— Что ты меня поймешь, Маду!

Он так редко называл ее Маду, она была тронута.

— Ты хочешь невозможного, Жан-Марк. Кароль жена твоего отца…

— Но он изменяет ей с кем только может! — воскликнул Жан-Марк. — Как изменял был любой другой женщине! И ты хочешь, чтобы этого человека я уважал? С тех пор как мне стало кое-что известно, я — представь себе! — чувствую себя свободным от всяких обязательств по отношению к нему! К тому же отец сам без конца внушал мне, что в любви все дозволено и ни одна женщина не должна мешать мужчине искать наслаждений как можно больше, как можно чаще. Он хотел воспитать меня по своему образу и подобию и добился своего! На что же ему жаловаться? Что посеешь — то пожнешь!

Жан-Марк замолчал, тяжело переводя дыхание. Мадлен предпочла не отвечать, чтобы он немного успокоился. И действительно, через минуту он заговорил уже более мягко.

— Это ужасно, Маду… Но Кароль необходима мне, понимаешь? Если хотя бы день я ее не вижу, я заболеваю, не могу заниматься, не нахожу себе места.

— И все-таки тебе придется с этим покончить.

— Я уже пытался. Думал, когда перееду, все пойдет по-иному. Ведь Кароль не хотела, чтобы я переезжал. Она даже рассердилась!

— А теперь?

Жан-Марк покачал головой.

— Теперь еще хуже. Мы поняли, что чем больше мы стараемся отдалиться друг от друга, тем больше нас друг к другу тянет. Но страшнее всего то, что и она меня любит!

— Она любит тебя, как такая Кароль вообще может любить, — Мадлен пристально посмотрела на Жан-Марка.

— Нет, Мадлен, ты не понимаешь. Кароль необычайно тонкий, умный, чуткий человек, она удивительно женственна. Мы с ней созданы друг для друга. Это… просто какое-то чудо!.. И перед этим чудом все остальное меркнет!

Щеки его пылали, взгляд вдохновенно горел. Откровенность племянника смутила Мадлен. Словно он привел ее в свою спальню и поставил у постели. И все же Мадлен против воли залюбовалась его юношеским безрассудством.

— Ты счастлив и не замечаешь зла, которое сеешь вокруг, — сказала Мадлен.

— Я стараюсь свести его к минимуму. Отец ничего не знает… и никогда не узнает…

— Но ведь ты пожимаешь ему руку, Жан-Марк…

— Я стараюсь не встречаться с ним. Даже прикрепился к университетской столовой. Я с трудом высиживаю за столом, когда мне приходится завтракать или обедать дома. Особенно из-за Франсуазы. И нужно же было, чтобы она узнала об этом! Что она тебе говорила?

— Ничего особенного, — тихо ответила Мадлен.

— Она такая сентиментальная! Я знаю, что внушаю ей отвращение, она меня ненавидит…

— Она тебя жалеет. Как и я, Жан-Марк. Как у тебя с учебой?

— Завтра коллоквиум по практическим работам.

— И ты, конечно, не готов?

— Нет… Но коллоквиум не очень важный…

— А филология?

— Я ее бросил.

— О Жан-Марк, это обидно!

— А я не жалею. Я посещал лекции в Сорбонне просто так… для удовольствия… Все равно я не смог бы учиться на двух факультетах сразу… Поэтому я решил полностью переключиться на юриспруденцию… К тому же скоро экзамены…

— Но если ты не будешь как следует заниматься, ты провалишься.

— Я буду заниматься…

— Мне трудно поверить. Эта женщина будет мешать. А я так хотела бы тебе помочь, милый.

— Мне никто не может помочь!

— Разреши, я поговорю с Кароль?

В глазах Жан-Марка мелькнул испуг.

— Нет, Маду! Не надо! — крикнул он и, опустив голову, добавил: — Я не хочу, чтобы это кончилось!

— Но ты же сам сказал, что переехал, чтобы отдалиться от нее.

— Это неправда! Я действительно так думал, но я ошибся. Я сам не знаю, чего хочу! Ах, Маду, если бы я заболел, если бы я сошел с ума, ты не стала бы винить меня в этом, я уверен. Так не осуждай меня за то, что я влюблен в Кароль. Это сидит во мне глубоко, как неизлечимая болезнь! Чем больше ты будешь пытаться оторвать меня от нее, тем сильней я буду к ней тянуться. Самое лучшее, что ты можешь сделать, — это вернуться в Тук. Я обещаю тебе писать. И не отворачивайся от меня.

Жан-Марк взялся за ручку двери.

— Уже уходишь? — спросила Мадлен взволнованно.

— Да.

— Ну что ж, до свидания.

— До свидания, Маду. Спасибо тебе.

В глазах его была такая тоска, что Мадлен решила: «Я вызволю тебя, чего бы мне это ни стоило; я пойду к Кароль!» Жан-Марк закрыл за собой дверь. Мадлен слушала, как шаги его постепенно замирают в коридоре.

XXII

Мерседес вернулась в переднюю и объявила:

— Мадам просит подняться к ней. Пожалуйста, я проведу вас…

— Я знаю дорогу, — сказала Мадлен.

Она прошла мимо горничной, которая, по своему обыкновению, смерила Мадлен презрительным взглядом. Однако в спальне, обитой блеклым розовым шелком, никого не оказалось. Кровать была застлана шкурой перуанской ламы. Складки балдахина поддерживал деревянный ангел. Два глубоких мягких кресла в стиле Наполеона III стояли у изящного инкрустированного столика, на котором благоухали чайные розы. Из полуоткрытой двери ванной комнаты послышался неторопливый мелодичный голос:

— Каким добрым ветром вас занесло в наши края, Мадлен? Через минуту я буду к вашим услугам.

Кароль появилась в белом махровом халате, стянутом в талии шнуром, рукава были засучены выше локтя. Грудь открыта ровно столько, чтобы была видна нежная впадинка посередине. На волосах легким облачком лежали тончайшие кружева. Под бабушкиным чепцом сияло еще не тронутое косметикой тонкое и наглое лицо. «Как же двадцатилетнему юнцу устоять против этого тщательно продуманного обольщения?» — спросила себя Мадлен с восхищением и досадой. По комнате распространился запах свежего сена.

— Я не целую вас, — сказала Кароль. — У меня лицо в креме!

И послала Мадлен воздушный поцелуй. Потом она пригласила золовку сесть и уселась сама, положив ногу на ногу; полы ее халата разошлись, открыв взгляду Мадлен гладкие икры без единого волоска.

— Мне совестно принимать вас в таком виде! Но я просто падала от усталости после беготни по городу и решила принять ванну, чтобы прийти в себя. Дети очень вам обрадуются! Надеюсь, что хоть на этот раз вы останетесь у нас подольше!