Владимир Петров - Черемша Страница 7

Патриот… Можно было только догадываться, что сейчас на самом деле думал о нём Хельмут Бергер — "скромный чиновник торгово-транспортного управления", имевший разветвлённые и многоступенчатые связи. Он очень долго и дотошно прощупывал Шилова, прежде чем "вышел" на него сам. И Шилов это отлично знал.

— Скажите, герр Шилов, вы в самом деле близко знали Троцкого?

— Да, имел честь. В годы гражданской войны состоял в кавэскадроне его личной охраны. Ну, и позднее общался. Приезжал к нему в Алма-Ату, куда он был выслан в 1928 году. Могу сказать, что я и теперь очень предан ему.

— Мы это знаем, — заметил Бергер, закуривая папиросу. — Но не одобряем. Надеюсь, вы понимаете, что для вас в этом кроется дополнительная опасность. Я имею в виду сегодняшнюю ситуацию в Советской России.

— Но именно поэтому я пошёл на контакт с вами, — упрямо возразил Шилов. — Именно поэтому! И вы должны знать, господин Бергер, что я и мои единомышленники исповедуем и сейчас доктрину "политической вибрации", мы полны решимости…

— Довольно, довольно! — с прежней улыбкой, но уже с явным раздражением в голосе перебил Бергер. — Я тоже хорошо представляю, что "политическая вибрация" отрицает стабильность. Её суть: расшатать режим, посеять хаос, неразбериху, недоверие, панику… И так далее. Но советую запомнить: это нас, а значит, и вас, не устраивает, Повторяю: не устраивает! Мы ставим задачу совершенно конкретно: наносить чувствительные удары в наиболее чувствительных местах. Вот тут нам с вами явно по пути. Вы понимаете меня?

Резкий и властный тон не просто охладил Шилова. Он сразу как-то скис, нахохлился, молча покусывал мундштук потухшей папиросы. Конечно, понимал: речь шла о диверсиях в широком масштабе. Беспокоила совесть: ведь как-никак, а он, бывший командир Красной Армии, крупный советский инженер-администратор, переступал сейчас очень важную черту, окончательно сжигая за собой мосты. Правда, он ещё пытался украсить жёсткую реальность разного рода "идеологическими цветочками", оправдать себя в своих собственных глазах, но всё это было делом пустым, бесполезным.

— Мне известно, господин Шилов, что для вас планируется долговременная консервация. И что есть несколько вариантов. Прошу рассказать о них. И предупреждаю: пожалуйста, без эмоциональных отклонений. У нас мало времени.

— Варианты есть… Из них один наиболее вероятный.

— Ну-ну. Слушаю.

— Алтай, — сказал Шилов, чувствуя нарастающую злость. Он знал, что предстоит нелицеприятная беседа, но подобного высокомерного обращения не ожидал. Его корёжил немигающий фельдфебельский взгляд немца. — Вряд ли вы представляете себе, где эта глухомань…

— Ошибаетесь! — улыбнулся Бергер, опять чуть пренебрежительно скривив губы. — Прииртышская зона, богатейший рудный регион: свинец, цинк, золото, серебро. Бывшая концессия английского миллионера Лесли Уркзарта. Это вы имеете в виду?

— Совершенно точно…

— Ну, что ж, в таком случае весьма любопытно. Продолжайте.

Шилов выдержал паузу, щёлкнул портсигаром. Продолжил уже спокойно, без прежней озлобленности — в конце концов, он уважал деловых людей.

— Собственно, речь идёт не о рудниках и даже не о строящемся полиметаллическом комбинате. Их это прямо не касается… — Шилов помолчал, раздумывая. Прикинул: надо ли давать общую картину или сразу изложить главную цель? Пожалуй, следовало говорить немцу то, чем он интересуется и что ждёт в первую очередь. — Я имею в виду энергетическую базу, а ещё точнее: строительство высоко в горах плотины для снабжения водой головной гидроэлектростанции рудников.

— Так, так… — живо прищурился Бергер. — И что же из этого следует?

— Как что? Плотина и есть то самое наиболее чувствительное место. Ко всему прочему — колоссальный морально-политический эффект. Миллионы кубометров воды, ревущий вал ринется в долины, сметая на пути десятки населённых пунктов. Вы представляете эту картину?

Бергер позволил себе широко улыбнуться. Шагнул, взял за пуговицу пальто, приятельски подмигнул:

— У вас, господин Шилов, я чувствую, отличные французские папиросы! Где вы их достаёте, чёрт побери? Угостите и меня.

Шилов с готовностью открыл портсигар.

— Битте! Французский ширпотреб — привычная привилегия всех сотрудников нашей торгово-промышленной фирмы. Даже привычная мелочь. Я могу вам презентовать несколько пачек этих папирос.

— Спасибо, не надо беспокоиться! Тем более, вы завтра уезжаете в Россию. А французский ширпотреб, я полагаю, скоро будет доступен и нам, чиновникам бюрократического аппарата.

Смакуя папиросу, Хельмут Бергер прошёлся по аллее, усыпанной мелким гравием чистейшего кирпичного цвета. Счёл нужным объяснить Шилову, что у них под ногами вовсе не битый кирпич, как это может показаться. Здесь настоящий речной гравий из горной речки южной Тюрингии, текущей по каменному ложу красного гранита. Его ежегодно завозят сюда ещё со времён Бранденбургского курфюршества. Ничего не поделаешь: немцы страшно педантичны в отношении раз навсегда установленного интерьера.

— Да, заманчивая картина… — мечтательно протянул Бергер. — Нет, не эта аллея, я имею в виду ту далёкую горную плотину. Но скажите, Шилов, а при чём тут вы?

— Как при чём? Всё очень просто: через полгода решением наркомата я буду назначен туда начальником строительства. Предварительные шаги уже сделаны. Всё остальное решается на месте. Ну, конечно, потребуется некоторое время для подготовки финала. Того самого — эффектного.

— Да, но в таком случае мы рискуем потерять вас?

— Не думаю. Впрочем, игра стоит свеч.

— Надо взвесить… Кроме того, вам, пожалуй, следует сегодня вечером встретиться с одним человеком. Крупным специалистом этого профиля.

Небо темнело, хмурилось. С севера, с промозглой Балтики наползали рваные, трёпанные ветром тучи, По жухлой траве застучали первые дождинки.

— Кажется, мы исчерпали время, — сказал Бергер. — Пора на выход.

Немец шагал размашисто я крупно, по-солдатски твёрдо ставя ступню. Молчал, погружённый, очевидно, б какие-то свои очередные заботы. Шилов еле поспевал сзади, дивясь и негодуя — теперь ему демонстративно отводилась роль малоинтересного, второстепенного партнёра. "Чтоб они все подавились своей спесью, эти кичливые штурмовики!"

Неподалёку от входных ворот Бергер, что-то вспомнив, вдруг резко остановился.

— Да, кстати! А эта плотина, эта стройка как называется?

— Черемша.

— Черемша… Слышится что-то татарское.

— Возможно. Впрочем, у нас, русских, много татарского, даже — слов в языке. А "черемша" — это таёжный лук. Имеет пикантный вкус и способствует долголетию.

— Даже так? Ну что ж, желаю вам отведать этой черемши, Благополучно и с пользой.

Хельмут Бергер опять одарил улыбкой. Только на этот раз она показалась Шилову явно двусмысленной.

…И всё-таки, почему инженер Крюгель не пожелал принять привет от своего берлинского знакомого? Из осторожности? Или в самом деле из политических соображений? Но ведь на антифашиста он ничуть не похож.

Видимо, придётся прощупывать его обходным путём, не спеша, основательно. Время для этого пока есть.

Глава 5

В прошлом году уволился дед Спиридон из шорной, здоровье стало сдавать. Раньше-то он холил в шорниках первой руки: случалось, и сёдла делал, и хомуты отменные шил. Правда, давно это было; в последнее время больше на мелочах сидел, на ремонте, Латал подседельинки, менял гужи, занимался строчкой сбруи, а то просто сучил дратву, щетину заправлял для других, мастеров.

Обидно делалось. Спервоначалу терпел, потом плюнул и вовсе ушёл. Лето промотался водовозам, на лесосеке, а осенью старый знакомый, председатель сельсовета товарищ Вахрамеев, по доброте, душевной определил Спиридона на подходящую должность а пожарную команду. По официальной ведомости дед числился "третьим топорником", а на самом деле исполнял обязанности дворника на припожарной площади (она же была и центральной в Черемше).

При этом Вахрамеев, поручил Спиридону наблюдение порядка и во дворе сельсовета, что располагался напротив пожарного депо. Дворницкое дело, сказал он, самое подходящее для человека с больным горлом. Завсегда в наличии свежий воздух. Спиридон не возражал, работа ему нравилась: и почётно, к несуетно.

При депо, у деда имелась, персональная сторожка с печкой" лежанкой и радиорепродукторам, который в хорошую погоду Спиридон выставлял на подоконник. Закончив по раннему утру "подметательные дела", он садился на листвяжный чурбак и, греясь на солнышке, слушал радио. Удивлённо тряс сивой бородёнкой: каждый день в мире творились невероятные происшествий! Кидают бомбы, шлют угрозы, передвигают войска, делают нахальные агрессии (до чего драчливый народ — племя Адамово!), а про ту Абиссинию и вовсе перестали говорить, знать, продала ни за понюшку табаку.