Набор преисподней (СИ) - Рицнер Алекс "Ritsner" Страница 42

— У меня с окружением иначе не получится, Андрей Васильевич: на дураков аллергия.

Соколов улыбается и качает головой. Записывает в журнал первую тему. Отвлекается, спрашивает шепотом, с ухмылкой:

— Лофицкий, а Лаксин-то твой умный?

— Зависит от того, чем вы ум определяете. Оценками или способностью рассуждать.

— А способность рассуждать — это разве не один из критериев оценки? Лаксин у нас не рассуждает, а зубрит.

— Вы на него просто через раму физики смотрите.

— Я учитель.

— Так я без претензий.

Соколов усмехается, говорит:

— Ладно. Дам вам добро: занимайтесь. Только, Лофицкий, чтобы как мыши. А то придется тебе объясняться с матерью и другое место для ваших «факультативов» искать. Матери, кстати, привет. Я ей сказал, но ты еще напомни: в законный выходной всегда не рад ее слышать.

— А я говорил ей.

— Охотно верю: мне кажется, она к словам невосприимчива. Нужно что-то еще. Что-то убедительней.

— Бумажки хорошо на нее действуют. Распишетесь? — и раскрывает дневник с уже заранее прописанными после уроков факультативами.

— Бортануть бы тебя как-нибудь, чтобы сбить самоуверенность… — улыбается Соколов, но автографы ставит.

III

Стах залетает в северное крыло и планирует ждать Тима еще минут пять минимум, но тот уже там… Это обычный Тим — без утренней радости — утомленный и поникший. Стах замедляется на последних ступенях и усмиряет улыбку. Он спрашивает без былого энтузиазма:

— Ты не был на этом уроке?..

Тим качает головой отрицательно, смотрит в книгу — незряче, ковыряет страницы пальцами. Стах опускается рядом.

«Ты же не думаешь, что ему мало шансов давали? Мало сочувствовали? Считай, Лаксин — провальный эксперимент: что бы ты ни делал, он не меняет позиции — не ходит и все».

— Дело не в учебе?

— Не в ней… — соглашается Тим.

Стах прижимается затылком к стене и стихает. Они не будут обсуждать это. На характер Стаха — они не будут: он бы сам не признался, если бы его травили. Много он жалуется о своей семье? Слышал ли кто-нибудь, как ему живется среди чужой родни? Кроме Тима…

— А я выбил нам физику, — говорит спокойно. — По вторникам и субботам. Нам же поменяли расписание.

— А… — Тим кивает. — Почему «выбил»?..

— Займем кабинет Соколова. Будет курировать нас, — усмехается.

Тим становится еще несчастнее, чем раньше. Спрашивает тише:

— А библиотека?..

Стах некстати вспоминает: он не любит перемены. Поворачивает к нему голову, говорит со слабой усмешкой:

— Мы все еще видимся там.

Тим не реагирует, пристает к ремешку часов. Стах не отнимает от него внимания, зовет:

— Тимофей, — чтобы он поднял взгляд. Заявляет убежденно: — Я влюблю тебя в физику.

Тим застывает. Размыкает губы потерянно. Потом прыскает, отводит взгляд, резюмирует:

— Дурак.

Стах цокает и несильно пихает его в бок. Они улыбаются еще с минуту. Но легче не становится.

========== Глава 32. Бунт на корабле. На тонущем ==========

I

Стах делает заметки на уроках. Спешит домой, чтобы не расплескать мысли. Залетев в квартиру, он разбрасывает ботинки кое-как в коридоре, несется к себе через всю квартиру, минуя волнение матери, и строчит на листке какое-то примечание, склонившись над столом и стянув только один, правый рукав, наполовину оставаясь одетым.

Мать замирает в проходе с осторожной улыбкой:

— Аристаша, какое-то задание?

— Вроде того. Я завтра на факультатив после уроков остаюсь, Соколов расписался. Посмотришь?

Он бросает ручку на стол, снимает куртку, расстегивает рюкзак, передает дневник в руки матери и уходит обратно в коридор — приводить в порядок устроенный мыслью хаос.

Возвратившись, Стах еще с порога начинает:

— Соколов говорит: на носу очередная олимпиада. Активность — это всегда плюс. И привычка к активности. Особенно потом, при поступлении. Ты разрешаешь?

— Ну… — мать трет рукой шею — жест неоднозначный, так она сомневается. — А ты уже решил, с поступлением?..

— Я еще в восьмом классе, ты же в курсе? — усмехается.

— Я знаю… Просто это все — физика твоя, опыты со светом… это больше для развлечения, как хобби?.. Соколов всякий раз напоминает мне: твою бы светлую голову да на благо науки. Наука — это хорошо, конечно, но денег ты на ней не заработаешь… Я видела на конференции: все это очень интересно, проекции там всякие… но это же… не совсем так уж научно, ради развлечения. Как это применять… на практике-то? Да и вообще, чем там зарабатывать? В преподаватели идти? В какую-нибудь гимназию?..

— В профессуру. Это презентабельней. Будешь говорить всем: «Мой сын — профессор». Ничего звучит вроде, достойно? — усмехается. — А проекции мы перечисляли, для чего нужны. Видеосвязь, например. Виртуальная реальность. Можно что угодно выдумать — была бы фантазия.

— Это все больше для фантастики, для фильмов…

— Да хотя бы для фильмов…

— Профессор — это статус, конечно, Аристаша, но ты же понимаешь… что это направление… оно немного не для тебя.

— А что для меня, по-твоему? По стопам отца? Я, может, в авиастроители хочу. Мне физика нужна там.

— В авиастроители?.. Это куда, в инженеры?.. на завод куда-то?

— Инженеры получают нормально.

— А перспективы?.. всю жизнь проектировать?..

— Чем плохо — всю жизнь проектировать?

— А это не для галочки? В самолетах? Кажется, уже все сделано до нас…

— Удобная позиция. Для регресса.

Он начинает разбирать рюкзак. Мать садится на кровати, смотрит на него серьезно и тревожно.

— Ты пойми, я же хочу, чтобы ты выбрал достойную профессию. Все говорят: «Какой ум», — и на что ты это разменяешь?

Стах перестает улыбаться, уставляется на нее.

— Этот ум — мой. А как распоряжаться им, почему-то диктуют другие.

— Твой?.. А как же воспитание, как же гимназия? Как же время, вложенное в тебя, средства?..

— Мам, — говорит, — хочешь — обижайся, но бабушка с дедом больше сделали для моего «ума», чем все в этом городе вместе взятые.

Мать задыхается возмущением и несколько секунд смотрит на него, неблагодарного, как на подкидыша. Потом берет себя в руки и спрашивает, знает ли он, как тяжело было его выносить, все говорили ей сделать аборт…

II

Стах уже без настроения сидит над уроками, то и дело, как в пропасть, срывается в раздражение. Покончив с учебой, отбрасывает ручку и меряет шагами пространство, как загнанный в клетку.

— Аристаша, ужин, — заглядывает мать.

Замечает его метания по комнате.

— Что ты делаешь?..

— С уроками закончил — разминаюсь. У меня все тело ноет — от недостатка движения. Мое утро начинается с бассейна девять лет, я не могу, у меня ломка, ты врываешься в привычный распорядок дня.

— Это для твоего же блага…

— Спорт для моего блага, а вот это все… — он делает неопределенный жест в сторону уроков — и беспомощно замирает.

— Поговоришь на эту тему с отцом, — а она бросает его на растерзание Льву.

III

Отец давно высказался насчет тренировок. Раз в большой спорт закрыта дорога и реабилитационный период окончен. Просто без вариантов. Стах думает об этом весь ужин, вяло ковыряясь в тарелке.

Он ждет, когда все разойдутся, а мать начнет мыть посуду, чтобы ее спросить: