Сергей Гончаренко - Под музыку Вивальди, или Любовь как любовь

Под музыку Вивальди, или Любовь как любовь

Новелла

Сергей Гончаренко

© Сергей Гончаренко, 2015

© Денис Чернов, иллюстрации, 2015

Корректор Наталья Дроздова

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

.

– Только смотри, чтоб не больно!

– Не бойся. Я всё делаю нежно. Стой вот так. Ага.

После звучного шлепка по спине спрашиваю у Руслана, почему здесь такие огромные комары, как в Архангельске.

– Наверно, потому, что тайга, – отвечает он, распаковывая пластинку голубой отравы для электрофумигатора, заодно поясняя, что с этой «хренью» он всегда и везде летает и что она очень эффективна.

А по-моему, хрень эта комаров всего лишь кумарит, а не отпугивает. И запах всё-таки чувствуется, когда нагревается.

– Да ладно тебе… – Руслан нюхнул пластинку. – Эта фигня действует невидимо, как радиация – убивает безотказно!

Слово «безотказно» оказалось к месту. Мы прилетели, расселились в гостинице для экипажей, и, перед тем как занялись проблемой насекомых, Руслан завёл речь о каком-то несущественном отказе, который произошёл по пути сюда, в Красноярск. Он в таких случаях обычно шутит: «Отказ любой системы не так страшен, как отказ женщины…» В этот раз почему-то не пошутил.

В последнее время, когда меня спрашивают, где я работаю, я предлагаю отгадать пошловатую загадку: намекаю, что работаю там, где системы и механизмы отказывают куда чаще, чем девушки. Но мою загадку никто ни разу так и не отгадал. Отвечающие перечисляли множество различных предприятий и отраслей, а вот о гражданской авиации почему-то даже не вспомнили…

Дверь в номер распахнулась. Катя.

Час назад она рассекала по салону Ту-154 в форме и была потрясающе красива. Теперь на ней застиранный коричневый халатик. И всё равно она пленительна и неотразима.

– У нас с Машкой в номере какой-то запах стоит… Краска, что ли… – пожаловалась она, остановилась посреди комнаты, ритмично понюхала воздух. – А у вас… вроде… ничем не пахнет…

Я тоже принюхался.

– Ну-ка, Андрюш, дай-ка я тебя нюхну, мне так нравится этот твой… блю джинс… – Катя приблизилась к моей шее и издала нечто похожее на оргазменный стон.

– Всё уже смылось, я только что из душа. Присаживайся, красавица!

Ещё я иногда называю Катю совсем немодным словом «прелестница». Одни её тёмно-каштановые волосы чего стоят. Губы вообще можно не красить – всегда алые. А за такую фигуру, как у неё, надо ставить памятник Создателю прямо в центре Вселенной.

Катя озадаченно нахмурилась, глядя на сиротскую «сервировку» стола: две бутылки Smirnoff, нарезка сыра и колбасы.

– Это и всё, что у нас есть?

Руслан молчал. Взобрался на подоконник, возился со скособоченными челюстями металлических зубьев карниза, которые не удерживали даже лёгкие занавески.

Видимо, за то, что мало закуски, перед Катей «отвечать» мне.

– Катюш, на привокзальной площади полно круглосуточных ларьков. Если что, сбегаем, – оправдался я, а сам ощутил какую-то странную неловкость или даже вину.

Мне Катя очень нравится, я только и мечтаю о том, как бы приятно её удивить. Вот, скажем, пришла бы она, а у нас тут вёдра с шампанским некуда ставить, в хрустальных вазах диковинные фрукты, а на блюдах – невиданные десерты. Такое я бы запросто мог устроить, но нельзя. Она не моя женщина.

– Кать, а ты чё – прям так жрать хочешь? – спросил Руслан.

– Сейчас не хочу, потом захочу.

Я-то понимаю: невозможно всё время только и делать, что всех обслуживать – в рейсе, после рейса, дома. Получается, вечно. И мне очень хочется каким-то образом разделить с Катей эти женские заботы, суету, хоть чем-то помочь, но это может выдать мои тайные чувства и нарушить гармонию нашей дружбы. Руслан не догадывается, что мне очень нравится Катя… Хотя, возможно, он так уверен в своём безусловном превосходстве, что ему всё равно, кому нравится Катя. Думаю, она нравится многим. Командир и тот к ней подкатывал.

– Тебе, Кать, фигуру беречь надо. Можно подумать, у нас совсем есть нечего… – заключил Руслан и спрыгнул с подоконника.

Недавно мне стукнуло четверть века, и после этой даты я стал замечать, что на меня, как никогда часто, стали накатывать волны воспоминаний из раннего детства. Стоит только зацепиться за какое-то слово или фразу в разговоре (например, «совсем есть нечего…»), как тут же обязательно вспомнится какой-нибудь эпизод.

Однажды, когда я услышал, как мама бросила отцу: «В доме совсем есть нечего», я моментально сообразил, какой подарок нужно преподнести маме на Восьмое марта. Конечно же, я подарил ей скатерть-самобранку. Мы пошли с бабушкой в магазин и её купили. Мама горячо меня благодарила, нежно целовала и говорила, что я – её золото.

Я посмотрел на Катю и спросил, что дарил ей на женский праздник её сынишка. Пока Катя вспоминала, Руслан выразил своё удивление и непонимание:

– Блин, Андрюх, ты всё-таки какой-то странный!.. Иногда как спросишь чего-нибудь… Совсем не в тему…

– Чего это не в тему? Всё в тему, Рус! Вот ты бы взял и подарил Кате скатерть-самобранку!

– А на хрена она ей?

– Действительно, Андрюш… Не нужна мне никакая скатерть-самобранка. Мне нужен кошелёк-самобранец. Вот он сидит, – кивнула Катя на Руслана и снова принюхалась. – И всё-таки у вас тут тоже чем-то пахнет…

– Послушай, Рус! Выключи ты этот фумитокс! Пусть лучше из меня кровь пьют, чем ты меня этой хренью всю ночь травить будешь, – сказал я.

– Эту хрень Катюха мне сама подсунула. Я вообще в бытовом барахле не разбираюсь.

Это – мужское. Я тоже в бытовом барахле не разбираюсь, да и отец мой… Вспомнилось, как он подарил маме на день рождения швейную машинку. Все этой машинкой восхищались, повторяя очень красивое слово «автоматическая». Слово-то красивое, а сама машинка – жуть и ужас. Сначала я был уверен в том, что она шьёт сама, как, допустим, автомат наливает газировку. Но почему-то машинка никогда ничего сама не шила, а маме доставляла бесконечные хлопоты с ремонтом.

– Бардак у вас здесь. Дай-ка это сюда, я его туда положу, – говорит Катя, что-то берёт и куда-то кладёт.

Чисто женское, мамино. Мне вообще всё равно, где что лежит. Но в детстве я любил радовать маму чистотой и порядком. Однажды она намекнула, что самый большой подарок для женщины – это когда в доме всё чисто и убрано, ничего лишнего нигде не лежит, под ногами не валяется. Намекала она об этом «подарке» отцу всё утро, потом, наконец, окончательно очень громко намекнула и ушла. Отец улёгся на диван с газетой и уснул. А мне захотелось сделать приятное обоим. Первым делом я взялся за самое что ни на есть лишнее, которое всем всегда мешало, то есть за швейную машинку, подаренную папой. Она валялась в коридоре – без колеса, без подставки, об неё все спотыкались, каждый раз чертыхаясь. Задача была нелёгкой. Пока я эту машинку до окна дотащил, пока она вниз с пятого этажа долетела…

Потом вдруг выяснилось, что я сделал что-то очень не то. Мама мне всё пыталась втолковать: «Андрюша! Машинка была не испорчена, а технически неисправна! Выбрасывают только то, что совсем испорчено!» Я кивал головой, но не понимал, как ни пытался, разницы между «неисправно» и «испорчено».

– Кать, что ты там вычитываешь на упаковке? Думаешь, нам испорченную колбасу подсунули? – спросил Руслан.

– Представь себе – да. Я всегда смотрю на сроки годности. Это не испорчено. А вот это, – Катя взяла нарезку сыра, – можно смело выбрасывать.

– Что? Совсем испорченный? – нахмурился Руслан.

Катя молча швырнула сыр в мусорное ведро.

Однажды мама сильно меня озадачила и даже испугала: она сказала, что я стал «совсем испорченным ребёнком». Я подумал: и что же теперь – меня можно выбросить? Выбрасывают же то, что совсем испорчено. И мне сделалось смертельно страшно. В двух кварталах от нас стоял двухэтажный дом с заколоченными окнами. На следующий день, проходя мимо этого строения, я вдруг ясно представил, что в этом доме живут «совсем испорченные» дети и они, бедняжки, заколотили окна, чтобы их не выбросили! Я спросил у отца, что это за дом.

– Бывший детский.

«Бывший – значит, детей уже наверняка выбросили…» – заподозрил я.

Другое мучительное переживание связано с моими руками, которые, оказывается, у меня не оттуда растут. Стоило мне взяться за какое-нибудь устройство или механизм, я обязательно «скручивал ему голову».

Я интересовался техникой с трёх лет, отчего бедная техника часто страдала.

«Что ты там всё крутишь, винтишь? Лучше бы „В гостях у сказки“ посмотрел…» – роптала бабушка. Но я не любил сказки. Наверно, надо было любить и читать, тогда бы я наверняка знал, как жить так, чтобы было как в сказке. Но, по собственным ощущениям, я жил не как в сказке, а словно внутри какого-то огромного и сложного электронного механизма, пытаясь разобраться в том, что связывает людей, к чему припаяны их интересы и мысли.