Дарья Агуреева - Без парашюта Страница 10

О чем думала? Ни о чем! Сердце болело, голова кружилась, меня тошнило.

Мне казалось, что меня вывалили в грязи, а в потрясенном мозгу дико стучало: «Что это? Я ничего не понимаю!» Бессонная ночь не украсила меня, и утром из зеркала на меня взирало лицо душевнобольной с горящими отекшими глазами и пересохшими губами. Весь рабочий день я сквозь черные очки пялилась в окно, считая прохожих. И вдруг мимо промчался так хорошо знакомый мне серый «Фиат». На какую-то долю секунды он затормозил перед нашими окнами и исчез за поворотом, но я отчетливо успела разглядеть Бореньку. Он тоже прятал глаза за очками, он тоже боялся солнечного света. Сначала я почувствовала, как силы возвращаются ко мне. Даже это мимолетное видение, это легкое прикосновение его бытия к моему смогло вдохнуть в меня жизнь. Теперь, когда ко мне вернулся здравый смысл и обоженный разум вновь обрел способность анализировать, я могу с точностью опытного медика поставить себе диагноз — я физически зависела от Бори. Эта зависимость была так же остра и болезненна, как наркотическая. Чтобы свободно дышать, двигаться, хоть как-то соображать, мне необходимо было получить дозу общения с ним, хотя бы в такой ослабленной форме — увидеть, как он проехал мимо. Это совсем никак не касалось моего эмоционального мира. Мои чувства были свободны от Бореньки. Я любила его, не нуждаясь во взаимности или поощрении. Но чтобы моя кровь, обогащенная тихой нежностью, циркулировала по венам, чтобы в глазах не темнело от слабости, я должна была видеть, слышать его… Но «Фиат» промчался мимо, и вскоре я вновь ощущала какие-то наркотические ломки. Как будто бы, волоча ноги по безликой пустыне, я вдруг увидела мираж и, обретя силы, ринулась к нему, но вскоре он безнадежно растаял в воздухе, лишив меня последней надежды. Однако спустя двадцать минут Боря оказался на пороге моего кабинета. — А ты чего в очках? — удивленно погасил он привычную улыбку.

— Свет очень яркий, — отреагировала я на звук его голоса. Я уже не могла говорить. Мне было слишком плохо, и я лишь реагировала на внешние раздражители. Где-то глубоко в душе заскреблось недовольство собой: «Ну вот! Ты испортила ему настроение! Мало ли что тебе там показалось! Раз он пришел сюда, ты нужна ему…» Но сил совсем не осталось. Даже его присутствие не могло поднять меня. Хотелось только забиться куда-нибудь, свернуться в калачик, заснуть и не просыпаться. Боря не пошел с нами обедать. Как он сказал, ему нужно было ехать к маме. Он проводил меня и Таню до «Трюма», вытерпел мой поцелуй и вновь исчез за поворотом. Его машина была припаркована у кафе, и у меня хватило мозгов, чтобы понять, что уже двадцать минут назад он приехал сюда, но не позвал меня. Видимо, Боря заметил мое бледное лицо в окне офиса, и, не желая показаться трусом, все-таки зашел, максимально сократив срок нашего общения. Вы знаете, что такое портить настроение тому, кого любишь? Вы знаете, что значит быть в тягость тем, чьи проблемы кажутся тебе важнее собственных? Вы можете представить себе, что значит вдруг понять, что твоя любовь причиняет, если и не боль, то по крайней мере неудобство самому дорогому человеку на свете? Но Таня не давала почувствовать мне весь ужас моего положения в полной мере.

— Катя! Ты невыносима! Честное слово! Что не так? Ты сама себе насочиняла, напридумывала бог знает чего! Сидишь с постной миной и Борю пугаешь! Ты о нем-то подумай! Его Вика бросила, теперь с тобой что-то не так… У него же комплексы от такой жизни разовьются!

Я всем своим существом отчаянно пыталась поверить Таниным словам, согласиться с ней, но моя интуиция не обманула меня. Дело было не во мне. Следующее утро я встретила с решением не поддаваться глупым предчувствиям. Усилием воли я создала в растрепанной душе хорошее настроение, попробовала слепить из себя красавицу и, приклеив к безжизненному лицу дурацкую улыбку, отправилась на работу. У дверей офиса мной вдруг овладел безотчетный страх. Я боялась людей. Мне делалось жутко оттого, что вот сейчас Татьяна опять начнет подбодрять меня. Боже мой! Почему все вокруг меня знают, что мне надо, что я думаю, что происходит? Все все понимают, и только я, как слепой котенок, натыкаюсь на стены и громко мяучу от боли и темноты. Я прошла мимо дверей «Презента» и свернула к «Трюму» в уголке сидел Боренька. Печальный, одинокий, чужой. Я звякнула привычным «Здрасьте!» и хотела было намеренно сесть за другой столик. Я, конечно же, не понимала, что происходит, не хотела понимать, но чувствовала, что я лишняя, что пора просыпаться. Ну не могла же я поверить, что вся эта сказка была рассказана мне лишь для того, чтобы бравый гаишник смог с головокружительной легкостью затащить в постель профессорскую дочку, блистающую на самом престижном факультете университета! Зачем я ему в таком качестве? Я же не Памелла Андерсон, не Синди Кроуфорд!

Боря устало подозвал меня, пригласил подсесть к нему. И снова эти идиотские никому ненужные фразы… Я не выдержала, я сорвалась. — Боря! То, что ты мне говорил в субботу, правда? — перебила его я. — По поводу моих чувств?

— Да!

— Хорошо, что ты спросила, Катюша. Понимаешь, я так запутался. То одно мне кажется, то другое…

— У тебя есть сигареты? — мне больше не хотелось его слушать.

— Есть, конечно, — встрепенулся Боря. — Я тебе не предлагаю, как-то странно — ты и сигарета. Бери сама, я не могу давать тебе эту отраву.

— Ну так что же? — видимо, я все-таки неизлечимая мазохистка.

— Мне нужно побыть одному. Разобраться во всем… Я возьму больничный, поеду загород… Ты, главное, не решай пока ничего.

— Ну уж это, как получится, — это отвечала не я. Это настойчиво подергивались останки моей гордости.

— Ты прости меня… Все так ужасно. Я не хотел.

— Ну что ты! Спасибо тебе! Ты ни в чем не виноват, — улыбнулась я и вылетела из этого темного царства, Родины моей любви.

На работе никого не было. Я вошла в свой кабинет, рухнула на стул и завыла. Я еще не знала, над чем я плачу. Я еще не могла думать, и всеми моими поступками руководили инстинкты: больно? страшно? Значит надо плакать! Вошла Таня. Я кратко изложила ей суть произошедшего. Она что-то говорила, утешала.

— Вот козел! Катюш! Это не ты плохая, это он идиот. Ты поплачь, конечно…

Я убежала в другой кабинет. Там было пусто, холодно. Мои руки не отпускали сигареты, и скоро я уже начала задыхаться от аритмии и удушливого дыма. В мозгу помутнело. Я не понимала, как я еще жива. Разве мне можно жить? Вдруг где-то рядом прозвенел телефон.

— Да, — выдавила из себя я.

— Катюша! Что с тобой? — говорила трубка. Это была Аня. Она всегда чувствовала, если со мной что-то не так. И через пару часов она уже громко поливала всех мужиков и Борю в частности, сидя вместе со мной в «Трюме» и отпаивая меня шампанским.

— Анечка, но ведь все люди разные, — пыталась вмешаться я.

— Правильно! Люди разные, а мужики одинаковые. А этого урода я просто ненавижу! Черт! Такой цветочек сорвал и выкинул! — орала она, не обращая внимания на удивленные взгляды посетителей кафе. Вдруг сквозь дымку никотина и пелену, окутывающую мое сознание алкоголем, я увидела его. Господи! Такой скорби я еще не замечала ни на одном лице. И вновь я забыла себя, я чувствовала лишь его боль. Слезы высохли, я опять улыбалась. Нет! Мне хорошо. Я не могу быть источником его страданий. Ни за что! Это было тринадцатого августа. Действительно, чертова дюжина.

Я не помню, как жила последующие дни. Сперва я звонила ему — мне хотелось понять, в чем дело. Я вырвала из него предложение стать друзьями. Потом последовал возврат кассет и фотографий, хотя наши совместные снимки Боря все же оставил себе, вновь вселяя в мое сердце надежду. Затем Таня вела с ним продолжительные переговоры, во время которых я обжигала пальцы горячим воском, чтобы не сойти с ума… В тот день я опять взорвалась, вновь полезла, куда не надо. Наверное, я очень нетерпелива, но я не могу, не хочу, не умею ждать. Я позвонила ему и, неся какую-то околесицу, заставила дать мне слово объяснить, что происходит. Боря не захотел встречаться со мной в тот же день и, ссылаясь на свое душевное состояние, перенес наше свидание на завтра. А Татьяна изо всех сил пыталась вправить мне мозги.

— Катя! Ты все себе напридумывала, — уверенно говорила она. — Боря настоящий сказочный принц, и переживает он соответственно. Сама подумай, где ты еще такое видела — море цветов, ухаживания… Он очень хорошо к тебе относится, Катенька, он сам так сказал. Пойми же, ему сейчас трудно, больно…

— Да почему, черт возьми?

— На горизонте опять появилась эта Вика, — тут последовала мохнатая матерная тирада, описывающая несчастную Вику. — Он очень ее любил, Катя. А тут еще получается, что перед тобой он виноват…

— Хорошо, а я то что должна делать? — перебивала я, в ужасе понимая, что мне никак не вникнуть в суть проблемы.