Татьяна Веденская - Траектория птицы счастья Страница 10

Ну, так вот, однажды, приехав по вызову на Песчаный переулок, я застала Полину Ильинишну в каком-то нетипичном состоянии. Она была бледна, не причесана и стонала, открывая двери.

– Матушка моя, что ж такое! Третий раз за день, – пожурил ее мой напарник, Саша Большаковский. Он тогда еще не был моим любовником.

– Болит живот, сынок. Совсем эти стервы меня довели! – стандартно причитала та, однако демонстрируя типичную мученическую мимику. Я посматривала на нее из-за плеча, набирая в шприц тройку. «Эти стервы» – естественно, племянницы.

– Мы вам укольчик-то, конечно, сделаем, – ласково подступился Саша, – только ж вам его уже делали. Может, до завтра бы?

– Не доживу, – пугнула его старушенция.

– Ну, уговорили, – кивнул он. Я всадила ей обезболивающий спазмолитический препарат, и мы укатили.

– В следующий раз буду ей магнезию[5] колоть, чтоб добро не переводить, – ворчал Большаковский.

– Магнезия – это правильно, – согласилась я.

– Главное, чтоб больно было. Это для них первейшее дело.

– Любят бабки магнезию, – механически кивнула я. Однако меня мучило некое невысказанное дурное предчувствие. Я была новенькой, и для меня жалобы бабки еще не стали рутиной. А опыт подсказывал, что не симулировала Степанцова. Только сегодня в виде исключения не симулировала.

– Может, вернемся? – предложила я. Так, на всякий случай. Саша испепелил меня взглядом и проигнорировал столь дурацкую идею. Однако смутные сомнения не утихали и продолжали меня терзать. Поэтому вместо обеда (наших скорбных получасовых дыр в вызовах, которые назначаются диспетчером вне зависимости от нашего желания кушать) я упросила водителя довести меня до бабки. Картина, как я и чувствовала пятой точкой, уже спрогрессировала. Еле живая бабка отомкнула мне околицу и практически рухнула на услужливо подставленные руки. С трудом доволочив полуобморочную старушку до машины, я диагностировала острое пищевое отравление. По дороге, после уколов и капельницы Полину Ильиничну наконец вырвало, и она стала давать сумбурные показания.

– Это они! Они! Отравить меня хотели! Их грибы!

– Значит, вы ели грибы? – обрадовалась я, поняв, откуда ноги растут. Может, и в первый раз все разъяснилось бы, будь Большаковский повнимательнее. Но если вы кому-то пятнадцать лет колете тройку, и все так поступают, то переключиться сложно.

– Ела, – кивнула бабуля. В целом, не смотря на очевидность симптомов, мы с Максом проворонили отравление грибочками. Надо сказать, он мне потом только что руки не целовал за эту мою интуицию. Поскольку если бы бабка умерла, да еще при каком-нибудь повторном вызове, не миновать нам обоим вылета из родной конторы. Тем более что проступок гастарбайтера наказывается сразу, неумолимо и по полной программе. Но, как говорится, обошлось. Выжила бабка. Собственно говоря, после промывания желудка ее состояние неминуемо стабилизировалось, но пришла в себя она, уже имея в голове пару нетривиальных выводов. Первый, касательно грибов. Грибы действительно передала одна из племянниц, и хотя они были фабричного производства, и никак не могли быть специально отравлены, Полина Ильинишна раз и навсегда решила, что дурацкие дочери ее несчастного, ныне покойного брата имеют умысел на ее убийство. Не иначе как с целью завладения имуществом оной, включая сушки и половички. Во-вторых, что ей Бог послал знак в лице меня, пришлепавшей обратно и спасшей ее от неминуемой гибели. Сколько я ей не объясняла, что идея вернуться к ней связана исключительно с желанием сохранить работу, она и слушать ничего не желала. И стала уговаривать переехать к ней.

– Немедленно переезжаешь ко мне! – скомандовала она. Я онемела.

– Зачем?

– Ты же работаешь на Сходненской подстанции? – спросила она, проявив недюжинную осведомленность в вопросах расположения подстанций Скорой Помощи. Еще бы, пятнадцать лет вызывала!

– Ага, – кивнула я.

– От меня ближе ездить! – Степанцова от удовольствия аж разрумянилась. – Значит, будешь у меня жить.

– Это, наверно, дорого, – засомневалась я.

– Дорого? А, ты о квартплате? Это я и сама оплачу. Я член ЦК КПСС с девятьсот… не помню… тридцать пятого, кажется… Пенсия персональная. Льготы…

– А что, вы не хотите, чтобы я платила за аренду? – искренне удивилась я.

– Платить? Нет. Уколы будешь делать, следить за моим состоянием. Еду готовить, – перечислила явно продуманный список бабуля. Я поняла, что к ее благодарности в пропорции один к трем примешался здравый смысл и трезвый расчет. Я еще немного поупиралась, но в комнате на Курской все так сильно напоминало о Диме, что я решила ехать.

– Дорогая моя, – со своим чудесным спокойствием напутствовала меня Тамара, – ты говорила, что чудес не бывает? А это, по-твоему, что?

– Действительно, – хмыкнула я.

– И что, ты готова профукать чудо Божье? – приподняла правую бровь она. Я профукать чуда была не готова, поэтому упаковала вещи, попрощалась с Тамарой, и переехала на Сокол. Я только боялась, что разругаюсь с Полиной Ильиничной вдрызг еще до наступления выходных.

С тех пор прошло три года моего сияющего, лучезарного, восхитительного одиночества. Моя бабуся имеет бесплатную, неотложную и безотказную скорую помощь на дому. Кроме того, она, как торговец черным деревом, сдает меня в аренду всем окрестным старушкам, в связи с чем я и влипла в знакомство с моим Димой-next, который, кстати, так мне и не позвонил ни в тот же день, ни на следующий. Я испытывала противоречивые чувства в этой связи. Сразу после инцидента в тридцать второй квартире я мечтала никогда не услышать его голоса, и, ложась спать, даже отключила телефон. А вот к утру следующего дня я неожиданно поймала себя на том, что стараюсь не отходить подальше от сладкоголосого аппарата. Ради этого я даже не пошла на рынок за продуктами, что была недальновидно, ибо я еще могу перебиться, а Полина Ильинична – никогда.

– Маша, где моя черешня? – капризно спросила меня она, когда на обед я выставила на стол одну только вчерашнюю жалкую курицу с картошкой.

– Она… я, я еще не ходила, – неуверенно промямлила я, потому что именно в этот момент поняла, что я на самом деле жду звонка.

– Что с тобой, ты плохо себя чувствуешь? – всмотрелась в мое лицо бабуся. Я почувствовала, что не могу справиться с собой и краснею.

– Я – нет, с чего вы взяли. У меня все хорошо! – голос немного сорвался. Я облизнулась и снова непроизвольно посмотрела на телефон.

– Нет, ты определенно заболела. Можешь не ходить за черешней, – вздохнула бабуля. Она явно считала свой отказ от черешни своего рода подвигом. Я разозлилась на себя. Он еще не позвонил, а проблемы я уже имею. Так что я немедленно пошла за черешней. И намеренно долго ходила по рынку, заворачивая в магазины, коим на Ленинградском шоссе несть числа. А когда пришла, то все ждала, что старуха моя сама скажет, что звонил неопознанный, но очень сексуальный низкий мужской голос.