Наталья Калинина - Нечаянные грезы Страница 10

«Я не могу заставить твоего мужа бросить ту женщину, — сказала она. — У нее очень сильная воля, и она мне не подчинится. Но я могу напустить на нее всякие хвори. Твой муж сам ее бросит — мужчины всегда бросают больных любовниц».

Бабуля сунула мне кусок горячего воска и заставила вылепить куклу, которую мы назвали Изабеллой. Потом она протянула мне длинную раскаленную булавку и сказала: «Вонзай ей в живот. Пускай она заболеет по-женски. Мужчины брезгуют такими женщинами. Это надо делать вот так».

Бабуля взяла другую булавку и резко воткнула ее в лежавший перед нею кусок застывшего воска.

Я зажмурила глаза и сделала, как она велела. И взвыла от боли — я промазала, булавка вонзилась мне в ладонь. У меня началась истерика, и ворожее пришлось накинуть мне на голову черный платок. Когда я затихла, она сказала: «Убирайся и больше никогда ко мне не приходи. Муж твой прав, что спутался с той женщиной — ты настоящая тряпка. Ни гордости у тебя нет, ни достоинства. Таким, как ты, нужно затворяться в монастыре».

Мария Лукьяновна случайно обратила внимание на выражение лица Веры Афанасьевны — оно у нее было серьезное и даже печальное. «Странная женщина, — пронеслось в ее голове. — Муж занимает такой высокий пост в городе, а она ворошит грязное белье. Да если кто-то узнает…»

— Бедная Изабелла все-таки загремела в больницу. И очень скоро, — прервал ее размышления голос Веры Афанасьевны. — С внематочной беременностью. Ей вырезали все женские органы, и Петюнчик ее бросил.

— Бог наказал, — вырвалось у Марии Лукьяновны.

— Что вы. Это я во всем виновата. Я по сей день не могу простить себя за это. Я бегала к ней в больницу тайком от Петюнчика. Беллочка оказалась такой душевной и всеми заброшенной. Бедняжка.

— Ну, я совсем не могу вас понять, дорогая Вера Афанасьевна. Ведь эта… негодяйка хотела разрушить вашу семью.

— Нет, Мариечка Лукьяновна. Просто она без памяти влюбилась в моего Петюнчика. Он у меня такой ласковый, такой нежный. Редкий мужчина.

— И вы простили ему эту… историю?

— Ну да. Собственно говоря, особо нечего было прощать. Ведь у Петюнчика и в мыслях не было бросать нас с Настеной и жениться на этой Изабелле Малаховой. Ну, во-первых, в таком случае для него бы навсегда закрылись все двери высших эшелонов власти, а во-вторых, он к нам с Настеной по-настоящему привязан. Изабелла призналась мне, что он с самого начала их знакомства говорил, что дороже жены и дочери у него нет на свете людей. Мариечка Лукьяновна, так вы думаете, я не виновата в том, что случилось с Изабеллой Малаховой?

— Я не верю гадалкам и ворожеям. К тому же считаю, человек должен сам распоряжаться своей судьбой, а не прибегать к помощи посторонних людей. Я всегда все решала и делала сама.

Она вздохнула и посмотрела украдкой на часы. До обхода осталось десять минут.

— Вы сильная. И очень мужественная. Мусенька вся в вас. Очень целеустремленная и самостоятельная девочка. Не то что моя Настена. Пожалуйста, передайте ей, что нам ее очень не хватает.

— Мария-Елена, с этим делом нам придется повременить. Ты слышишь меня, моя девочка?

Вадим поднял ее над собой на вытянутых руках. Он сделал это не без усилия над собой — оргазм достиг той точки, когда владеть собой почти невозможно.

— Почему?

Он положил ее рядом, накрыл ладонью горячее трепещущее лоно.

— Ты сама еще ребенок. Я хочу сперва вынянчить тебя, а уж потом мы будем вместе растить наших детей.

— Разве у тебя не хватит сил нянчить нас обоих?

Она коснулась рукой его груди, скользнула ниже. При этом пальцы Муси делали такие движения, словно она пыталась что-то слепить из его плоти.

— У меня много сил, Мария-Елена. Но я бы хотел их все отдать тебе.

— Какой ты эгоист. — Она весело и задорно рассмеялась. — И все равно я сумею тебя уговорить. У нас родится сын. Он будет похож на тебя как двойник. Он и будет твоим двойником. Он заменит мне тебя, когда ты поднимешься в небо. Хотя тебя, наверное, никто не сможет заменить.

— Мария-Елена, ты совсем ничего не ешь. Я очень тревожусь за тебя. В чем дело?

Ее рука теперь ласкала низ его живота. У него было ощущение, будто ее нежные пальцы проникают внутрь и делают там что-то невообразимо приятное. У него было немало женщин, среди них встречались и довольно искушенные в любовных ласках. Но эта невинная неопытная девчонка превосходила их всех своим умением не просто возбудить, а еще и удовлетворить в нем желание.

— Я сыта. Как ты не можешь понять, что я сыта? Ты каждую секунду кормишь меня любовью. Ты просто пичкаешь меня ею. Я скоро превращусь в одну любовь.

Он протянул руку и взял с тумбочки тарелку с крабами. Она съела два малюсеньких ломтика и закрыла рот ладонями. Потом он заставил ее выпить полстакана ананасового сока.

— Девочка моя, я за тебя отвечаю.

— Перед кем?

Она наморщила лоб, вспомнив мать. Ей с трудом удалось отогнать от себя это воспоминание.

— Перед всем мирозданием. Разве тебе не известно, что боги поручили мне заботу о тебе?

Она оживилась.

— Какие боги? Расскажи мне о них.

— Слушай же. — Он осторожно просунул руку под ее теплые мягкие волосы, обнял за шею, прижал ее макушку к своей щеке. Она вытянулась как струна, напряглась, впечаталась в его бедро своим прохладным упругим животом и, расслабившись внезапно, словно окутала его со всех сторон своей душистой излучающей любовь плотью.

— Артемида сказала мне: Мария-Елена приходится мне самой любимой кузиной. У Марии-Елены ужасно длинные ноги, и она всегда обгоняла меня, когда мы с ней бегали по утренним лугам. Я очень люблю Марию-Елену и скучаю по ней. Если ты посмеешь обидеть ее, я натравлю на тебя всех диких оленей и косуль.

— Я тоже люблю тебя, Артемида, слышишь? — Муся послала воздушный поцелуй висевшей на стене картине, изображавшей девушку в хитоне в окружении оленей. — Он не обидит меня, не бойся.

— Потом слово взял Аполлон, — продолжал Вадим, задумчиво лаская Мусину грудь.

— Мой самый любимый после тебя бог, — прошептала она. — Вы с ним родственники?

— Весьма отдаленные. Но мы всегда были в прекрасных отношениях. Правда, однажды мы с ним крепко поспорили. Дело в том, что Аполлон утверждает, будто после Моцарта музыка потеряла благозвучие и превратилась в грохот и шум.

— О, я тоже так думаю. А ты?

— Я сказал Аполлону, что люблю Чайковского. Особенно его балетную музыку. Я часто занимаюсь гимнастикой под «Щелкунчика» и «Спящую красавицу».

— И что ответил тебе Аполлон? — серьезно спросила Муся.

— Он считает Чайковского слишком сентиментальным. Он говорит, его музыка размягчает душу и вселяет в нее дисгармонию. А душа человека должна быть гармонична, как музыка Моцарта.