Татьяна Воронцова - Тени утренней росы Страница 11

— Достаточно, — произношу я тоном школьной учительницы. — Считай, тебе удалось произвести на меня впечатление. Серьга в левом ухе тоже символизирует полноту власти? Или сознание собственного величия? А браслет на руке?

— Тебе не нравятся мужчины, которые грешат пристрастием к ювелирным изделиям. — Он смеется, играя браслетом. — А я вот, представь, не могу себе отказать. Думаю, унаследовал это от своих ирландских предков.

Англичанин ирландского происхождения. Боже, ну и дела! И в то же время я отдаю себе отчет в том, что передо мной необычайно элегантный человек. Элегантный во всем — в мимике, движениях, манерах. Это качество у него врожденное, как форма черепа.

Обычно герой, которому является такой помощник, — один из тех, кто откликнулся на зов. Фактически зов — это первая весть о приближении этого инициирующего жреца. Но даже перед теми, кто явно ожесточил свои сердца, может предстать сверхъестественный заступник.

Дорога на Элефтерну ничуть не лучше остальных — тех, что ежедневно заставляют меня впадать в полуобморочное состояние. Ограждения? Как бы не так! Наоборот, в некоторых местах, на особенно крутых подъемах или поворотах, зачастую можно увидеть характерные сползания грунта на обочине со следами отчаянной пробуксовки. И вот уже ваше воображение живо рисует вам душераздирающие картины аварий со смертельным исходом.

На Нейла все это, похоже, не действует. Его «Ямаха» идет впереди со скоростью шестьдесят километров в час и, только я начинаю притормаживать, нарочно съезжает к самому краю, чтобы у меня появился повод пуститься в погоню, выражая свое возмущение при помощи звуковых сигналов.

Современная Элефтерна — обычная греческая деревушка с кривыми улочками, белыми домиками, деревянными дверцами и ставнями, выкрашенными в синий и коричневый цвета, открытыми дребезжащими фургончиками, с которыми то и дело приходится разъезжаться в самом узком месте улицы, ленивыми остромордыми собаками, смуглыми коренастыми мужчинами, занятыми какими-то своими делами, и такими же смуглыми морщинистыми старухами, с ног до головы одетыми в черное.

На обочинах в пыли копошатся куры, дремлют на солнышке тощие греческие кошки. По переулку между домами одновременно может пройти только один человек. Искривленные каменные лесенки, увитые цветущей бугенвиллеей балкончики и цветы. Повсюду цветы в больших и маленьких гончарных горшках. Цветы на лестницах, цветы на подоконниках распахнутых окон, цветы прямо на улице перед домом. Красота!

Перед нами возвышается одна из самых неприступных критских гор. На ее крутом склоне, поросшем кустарником и дикими оливами, уже можно разглядеть руины античной Элефтерны. Цель близка. Осталось только добраться до перевала, обогнуть еще одну бездонную пропасть, взобраться на последний отвесный склон. Словом, все как всегда.

— Времена расцвета этого города относятся к геометрической эпохе, семь-восемь тысяч лет до нашей эры, — говорит Нейл, слезая с мотоцикла на площадке для парковки, откуда начинается пешеходный маршрут. — Ты можешь представить себе подобную древность?

— Мм... Это не так просто, однако благодаря стараниям сэра Артура Эванса человечеству уже более века известно о том, что первая европейская цивилизация зародилась на критской земле.

Взявшись за руки, мы идем по взломанной щербатой дороге, если только это можно назвать дорогой, к полуобвалившейся башне, которая простояла здесь под натиском дождя и ветра немногим меньше десяти тысяч лет. Это вершина горы, выше уже некуда. Более-менее отесанные плиты из серого камня, между которыми проросла жухлая трава, чередуются с бесформенными нагромождениями из осколков разного размера и каменной крошки, так что, выбирая, куда наступить, я в который раз мысленно превозношу производителей обуви «ЭССО».

— И это еще не все, — продолжает Нейл, неутомимо перепрыгивая с камня на камень. — Крит называют родиной Зевса. Именно здесь, согласно древнейшей версии известного мифа, был рожден, а затем растерзан юный охотник Загрей[12], первое воплощение Диониса. Отсюда же в Аттику явилась богиня Деметра в поисках своей похищенной дочери Персефоны, или, правильнее сказать, Коры.

— Загрей? — Я спотыкаюсь, но Нейл вовремя подхватывает меня под локоть. — Мне всегда казалось, что это несчастье произошло с ним неподалеку от Олимпа.

— Это более поздняя версия. Я же говорю о древнейшей. Фирмик Матерн в сочинении «О заблуждениях языческих верований» рассказывает о том, как критский Дионис-Загрей был разорван на части, сварен в котле и съеден титанами. По его словам, критяне ежегодно устраивают поминальный пир, на котором разыгрывают драму страданий этого мальчика. Правда, съедают они при этом не человека, а быка.

— Но Дионис не умер.

— Конечно, нет. Согласно Эпимениду, царь Минос сочинил ему следующий панегирик: «Не умираешь ты, но предстаешь для жизни вечной».

— Но в Афинах тоже существовали подобные праздники.

— Ты, как всегда, права. — Легким поцелуем (впервые!) он касается моей щеки, и я краснею, как девчонка. — Они назывались ленеями, что в переводе означает «праздник неистовых женщин», и приходились на день зимнего солнцестояния. Во время этих праздников также разыгрывались смерть и воскресение бога урожая Диониса. В изначальном мифе не титаны, а неистовые женщины из свиты ревнивой богини Геры разрывали юношу на части и поедали его.

Самое древнее свидетельство о ленеях палеолита — это, по словам Роберта Грейвса, ориньякский пещерный рисунок в Когуле на северо-востоке Испании. Юный Дионис, одинокий, безоружный, измученный, стоит среди расположившихся полумесяцем девяти танцующих женщин. Возраст этих женщин, отличающихся друг от друга фигурой и деталями одежды, возрастает вдоль полумесяца по часовой стрелке. В начале ряда справа — три молодые девушки, первые две в длинных юбках; в конце слева — две тощие пожилые женщины и высохшая старуха, Лицо у старухи как у ущербной луны, и движется она против часовой стрелки. В середине — три полные сил длинноволосые женщины, одна из которых — в коротком нарядном платье. Они, несомненно, представляют собой триады молодой, ущербной и полной луны. Старуха — это Антропос, самая старшая из триады ущербной луны. На переднем плане, за спинами триады полной луны, изображен безрогий фавн. На шее фавна — не то чертенок, не то эльф; очевидно, это отлетающая душа обреченного Диониса. Подступающие к нему неистовые женщины вот-вот разорвут его на части. На рисунке ничто не указывает на время года, но наверняка это зимний солнцеворот. Роберт Грейвс вообще-то большой фантазер, но здесь он строго придерживается фактов.