Вероника Кузнецова - Робин Страница 11

Неприятно, когда тебе напоминают о твоей профессии, если не собираешься воровать.

— У вас в этом, наверное, большой опыт, — сказал я.

По-моему, она приняла мои слова не так, как должно, а слишком уж на свой счёт, и я поспешил улизнуть от разъярённой дамы.

В глубине коридора я столкнулся с мальчишкой примерно моих лет или чуть постарше, с бесцветными волосами и водянистыми глазами, делающими его бледнее, чем он был на самом деле. Смотрел он не слишком-то дружелюбно. Пользуясь своим богатым жизненным опытом, я смело могу сказать, что от таких вот синевато-бледных полупрозрачных мальчишек, внушающих мягкосердечным женщинам жалость своими вытянутыми лицами, можно ожидать любой пакости, от простейшей низости до самой вычурной подлости.

— Ты тот самый оборванец, которого мистер Чарльз вытащил из грязной канавы? — издевательским тоном спросил он. — Ты так прокоптился на солнце, что стал похож на цыгана.

С этим парнем я мог говорить на равных.

— А ты та самая глиста, которая присосалась к хозяйской кухне? Можно подумать, что ты никогда не выходишь на солнце.

Мальчишка и ухом не повёл.

— Воришка? — продолжал он. — Уже успел чем-нибудь поживиться?

Не понимаю, почему я уже у стольких людей вызвал неприязнь? Виной этому я сам, или они встретили бы точно так же любого из наших?

— Сначала покажи, как это делается, — ответил я. — Ты в этом, наверное, мастер.

Он смерил меня презрительным взглядом.

— Ты так жрал за завтраком, что леди Кэтрин чуть не вырвало. Чавкал и хлюпал, как настоящая свинья.

"Всё-таки я был прав, когда решил, что веду себя за завтраком не так, как нужно", — подумал я, целясь мальчишке в ухо.

Он повёл себя, как я и опасался. Вместо того, чтобы встретить мой удар, как подобает мужчине, он упал и громко завыл. Прямо хоть пожалей его.

— Что случилось? — подскочила к нам Фанни. — Что это вы затеяли? Драку? Не стыдно вам? Сэм, тебе следовало бы быть подобрее. Этот мальчик только что появился в нашем доме, и ты мог бы встретить его более гостеприимно, а не уподобляться цепной собаке. А тебе, Робин, не годится начинать первый же день с драки. Ты должен приобрести друзей, а не врагов. Уверена, что вы поссорились из-за пустяков, так что немедленно помиритесь. Пожмите друг другу руки и обещайте больше не ссориться.

Сэм с готовностью подал мне руку, и я понял, что в ближайшее же время мне следует ожидать от него какой-нибудь гадости.

— А теперь идите, куда направлялись, и чтобы подобное больше не повторилось, — закончила Фанни. — Сэм, иди на кухню, а то тебе попадёт от миссис Джонсон, если она устанет тебя ждать.

Мальчишка ушёл, и мы с Фанни остались вдвоём.

— Из-за чего ты его ударил? — спросила эта милая девушка.

— Из-за многого, — уклончиво сказал я. — А что, разве я похож на свинью, когда ем?

Фанни так и покатилась со смеху.

— Немного смахиваешь, но, если постараешься, то сходство будет не так уж заметно. Ты не наелся за завтраком, бедняжка? Пойдём в мою комнату, я покормлю тебя там, а заодно научу, как обращаться с вилкой и не чавкать, чтобы всякие поварята не указывали нам на наши недостатки, а леди Кэтрин не тошнило.

По-моему, Фанни решила опекать меня, как младенца, и мой гордый дух восстал бы против такого унижения, но мне хотелось научиться не вызывать отвращения, поэтому я послушно пошёл за Фанни.

Урок был трудным, скажу честно, и итогом его было то, что у меня затекла кисть руки, сжимавшей вилку, нервы перенапряглись от усилий усвоить дельные замечания моей учительницы, челюсти и губы устали из-за непривычки жевать с закрытым ртом, а желудок впервые узнал, что такое истинная сытость.

— Больше не хочешь? — спросила добрая девушка. — Тогда иди и за обедом не позабудь того, чему я тебя учила.

— Спасибо, Фанни, — поблагодарил я.

Я покинул её уютную комнатку с чувством любви к ближним, кротости и сонливости и отправился к себе, никого не встретив по дороге. Наверное, семья моего отца не стала открыто возражать против моего здесь появления из-за величины дома, ведь мы могли, если бы захотели, не встречаться друг с другом неделями.

Запертая дверь вновь вызвала было во мне интерес, и я даже проверил, очень ли она надёжно заперта, но потом решил, что у меня ещё будет время выспросить всё у Фанни, а пока мне можно будет позволить себе поспать, ведь не часто выпадает возможность хорошо выспаться.

К обеду леди Кэтрин не вышла, объяснив через свою горничную Агнесс, что у неё разболелась голова и она останется в своей комнате. Голова может разболеться у каждого, но я был уверен, что ей не хотелось сидеть за одним столом со мной. Это подстегнуло меня последить за тщательным соблюдением правил, которым научила меня Фанни. Я старался жевать с закрытым ртом, не втягивать в себя суп с хлюпаньем, не брать пищу руками и правильно держать вилку. Мой отец был рассеян и не заметил моих усилий, а его брат временами поглядывал на меня с откровенным интересом, да и отец Уинкл тоже обратил внимание на мои труды, а уж это, и правда, был тяжкий труд, а не вкусный и сытный обед. Или мне так показалось из-за желания, чтобы все поскорее заметили, что я уже перестал походить на свинью, а на самом деле никто не думал о моих новых навыках. Лишь в Фанни, подававшей на стол, я был уверен: она следила за мной и одобряла моё поведение.

В отсутствие леди Кэтрин мужчины преобразились и вели довольно живой разговор о каких-то книгах, визитах, незнакомых мне людях, одних из которых они видели на днях, а другие были мертвы чуть ли не сотню лет, а то и больше, но зато чем-то отличились. Иногда то отец Уинкл, то мистер Эдвард обращались с вопросами ко мне, и я отвечал то кратко, то обстоятельно, стараясь приноровиться к ритму беседы, так что эти господа могли теперь не думать о мире, из которого я пришёл, как о мире воров, убийц и отщепенцев, а понять, что и среди нас имеются достойные люди, и у нас существует свой кодекс чести. Слушая меня, отец Уинкл становился печально-строг, а мистер Эдвард проявлял живейший интерес. Только мой отец, ради которого я и старался, был невнимателен и думал о чём-то своём. Очевидно, о женщине, которую ударил Громила.

— Отец, та женщина, мисс Джулия, жива? — спросил я.

Я опять заметил, что моё обращение к отцу было неприятно мистеру Эдварду и отцу Уинклу. Ну, мистер Эдвард, наверное, просто завидует поступку брата, ведь далеко не каждый решился бы усыновить парня с улицы, а отец Уинкл как католик вообще лишён права иметь детей, вот его и сердит, когда другие этим правом пользуются, обретая родных и приёмных сыновей и дочерей, недаром он ко всем обращается со словами "сын мой", "дочь моя", словно это может поправить положение.