Неонилла Самухина - Когда любить нельзя… Страница 12

– Ну?! – поразился Николай Дмитриевич. – Как тесен мир!

– Вы тоже заканчивали эту Академию? – окинув его изумленным взглядом, спросил отец Кирилл.

– Да нет, мы с Марией просто живем в Петербурге. Вы же, наверное, знаете…

– Не знал, Мария не успела мне про это рассказать, – покачал головой отец Кирилл и посмотрел на Марию.

Николай Дмитриевич тоже бросил вопрошающий взгляд на дочь. Та отвела глаза.

– Ну и какие у вас планы? – продолжил свои расспросы Николай Дмитриевич.

– Дальше служить… – коротко ответил священник.

– А куда вас распределят?

Отец Кирилл улыбнулся про себя такому мирскому термину и сказал:

– У меня уже есть приход, в нем и останусь.

– На всю жизнь?! – не поверил Николай Дмитриевич.

– А это – как Бог даст…

– …или начальство решит, – с пониманием кивнул отец Марии. – А в Питер перевестись не пробовали?

– Это другая епархия, да и нет там у меня никого, кроме друга. К тому же у меня на руках двое детей, – и заметив непонимающий взгляд Николая Дмитриевича, отец Кирилл пояснил: – Вдовец я, матушка моя умерла полтора года назад.

– Как же вы с ними один справляетесь? – спросил Николай Дмитриевич, с сочувствием глядя на священника. – Я вот тоже Марусеньку один растил… Наша мама умерла, когда ей было три года.

Они оба посмотрели на Марию, которая молча слушала их разговор, и примолкли тоже, каждый погрузившись в свои невеселые воспоминания.

Потом Николай Дмитриевич, извинившись, встал и отошел, сказав, что ему нужно позвонить.

Мария и отец Кирилл остались одни.

– Прошу прощения, отец Кирилл, – обратилась к нему Мария, – можно я задам вам личный вопрос?

– Извольте… – разрешил священник.

– А почему вы больше не женитесь? Вам же было бы легче…

Видимо этот вопрос застал отца Кирилла врасплох, потому что он растерянно посмотрел на Марию и, замешкавшись, ответил не сразу:

– Священнослужителям не положено второбрачие по канону. У меня может быть только одна жена.

– Как же так? Вы же не виноваты, что остались один! Вдовство это же не развод, когда пожили, а, не сойдясь характерами, разбежались… – удивилась Мария.

Она не могла поверить, что церковный закон мог требовать от совсем еще молодого человека отказаться от своего мужского естества из-за того, что он стал вдовцом, и посвятить себя только служению Церкви и детям. Ведь отец Кирилл, выбирая путь священника, выбирал также и семейную жизнь, а не монашескую. Кто же мог знать, что он лишится супруги?

– Неужели ваше начальство не осознает, что вам было бы легче служить, если бы вы снова женились и ваши детки были бы под присмотром… – в недоумении спросила она.

– Начальство, как вы говорите, решает на основании церковного канона, а тот гласит, что после принятия сана священнику в брак вступать уже не разрешается, тем более во второй раз, – объяснил отец Кирилл. – Да и матушку свою я очень любил… – добавил он, опуская потемневшие от тяжелого воспоминания глаза.

– Да, конечно. Простите, – смутилась Мария, почувствовав вину за то, что непрошено вторглась в чужую личную жизнь, одновременно заметив, что его слова о любви к покойной жене вызвали у нее невольный укол ревности. – Я просто подумала, что мужчине одному тяжело без женской помощи и заботы поднимать ребят.

– Я не просто мужчина, я – священник, – возразил отец Кирилл. – Многие овдовевшие священники вообще уходят в монастырь… Был бы я один, наверное, тоже бы прошение подал, но у меня двое детей… А о другой жене я даже и не помышляю…

Мария подавленно слушала.

Помолчав, отец Кирилл добавил:

– И сыновей я не один ведь ращу, мне Матрена Евлампиевна помогает, вы же знаете.

– А у вас что, родных нет, кто бы взял заботу о мальчиках? – спросила Мария. – Матрена Евлампиевна все же не родственница вам, да и старенькая уже…

– Дальние родственники есть, но они далеко – в Мурманске живут, – ответил отец Кирилл. – К тому же, я не хочу никого беспокоить… Ничего, мы и сами хорошо справляемся. А если Матрене Евлампиевне тяжело станет, так возьмем экономку ей в помощь. Кстати, Матрена Евлампиевна нам больше, чем родственница. Она была с нами, когда моя супруга умирала, и практически это она выходила новорожденного Олесика. Я тогда едва силы находил, чтобы отслужить воскресную службу.

Мария сочувственно посмотрела на отца Кирилла.

Он, заметив ее взгляд, посмотрел ей прямо в глаза и кивнул, сознаваясь:

– Было такое дело, было… В отчаяние впал тогда, а это, как известно, грех большой…

– Как же тут не впасть в отчаяние, если вы ее любили… – тихо сказала Мария, опуская глаза.

– И сейчас люблю… – так же тихо признался отец Кирилл, и голос его прозвучал глухо и печально.

Мария вздохнула, не зная, что ей на это сказать: горе – горе оно и есть…

В это время к их столику подошла официантка и принялась расставлять тарелки с обедом.

Вернулся Николай Дмитриевич, и, окинув внимательным взглядом притихших отца Кирилла и дочь, сообщил Марии:

– Я звонил Григорию. Он жутко обрадовался, что мы уже здесь, и подозреваю, что он сейчас уже мчится сюда.

Отец Кирилл бросил на него напряженный взгляд и спросил, наклонившись к Марии:

– Я нарушаю ваши планы?

– Нет, нет! Мы собирались к дяде Грише только вечером, но теперь, естественно, он захочет как можно быстрее увидеть папу – они старые друзья, еще с фронта.

– Вы воевали? – удивился отец Кирилл, повернувшись к Николаю Дмитриевичу. – Сколько же вам тогда было лет?

– Почти тринадцать.

– Кто же вас в таком возрасте отправил на фронт? – еще больше удивился отец Кирилл.

– Никто, – ответил Николай Дмитриевич. – Когда началась война, мы с матерью были в Ленинграде, в гостях у ее родной сестры, тети Нюры. Узнав о том, что немцы разбомбили Киев, тетя Нюра уговаривала маму остаться у нее. Но моя мать не согласилась, и, надеясь, что мы сможем прорваться домой, где нас ждал отец, заторопилась в дорогу. Мать знала, что отец сразу же будет проситься на фронт, и боялась, что больше его не увидит. В принципе, так оно и получилось. Под Гомелем наш поезд разбомбили, мама попала в госпиталь, а я к партизанам. В отряде я и познакомился с Гришей, он был кем-то вроде сына полка, сирота. Ему тогда было без малого шестнадцать лет. Так мы с ним вместе всю войну и прошли, – глубоко затянувшись сигаретой, Николай Дмитриевич выпустил дым и продолжил: – О матери я не имел никаких сведений, поэтому сразу же, как только война закончилась, поехал домой. И нашел уже овдовевшую мать – отец погиб в конце 1941 года где-то в этих краях, да и меня она уже не чаяла увидеть живым. А Гриша потом приехал ко мне в гости, ему было, в общем-то, все равно куда податься, да так и остался у нас. Вместе закончили вечернюю школу. Потом он женился, а когда я собрался в Питер на учебу, он переехал сюда, в Канев – его Галинка была родом отсюда. Канев после войны нужно было восстанавливать, а после Гриша работал здесь на строительстве ГЭС. А я так и осел в Питере. Выучился, женился на Марусиной маме, – он ласково погладил Марию по голове, – и теперь редко вижу друга. Работа и прочая суета…