Это лишь игра - 2 - Елена Шолохова Страница 12

Но с сюрпризом, похоже, Леонтьев отца опередил.

— Александра Германовича сегодня забрали… взяли прямо во время совещания… — заметно волнуясь, говорит всегда спокойный Марк Соломонович. — Сейчас он находится в СИЗО. А в офисе сейчас черт-те что творится… компьютеры все изъяли… документы тоже… трясут все наши предприятия… и дома у Александра Германовича был обыск.

— Что ему предъявили?

— Уклонение от налогов в особо крупном размере и участие в коррупционных схемах.

— Насколько все серьезно?

— Думаю, более чем… Мы, конечно, со своей стороны сделаем всё возможное, но… перспективы пока очень туманные.

— Леонтьев за этим стоит?

— Конечно! Без губернатора тут не обошлось. Без него никто бы и не полез в это. Герман Александрович, вы же понимаете, что не в налогах дело. Это банальное сведение счетов. В конце концов, все крупные компании используют налоговую оптимизацию[1]. Про откаты вообще молчу. Никого это не волнует, потому что это обычная распространенная практика. Леонтьев лишь воспользовался этим как зацепкой. Но, боюсь, так просто он от нас не отстанет. До конца пойдет.

***

Спустя два дня я был уже в Иркутске. Думал, сердце выскочит, когда спускался по трапу. Сам от себя не ожидал такой сентиментальности. Пока ехал в такси, жадно вглядывался в дома, улицы, прохожих, и в груди ныло.

И вопреки здравому смыслу все время думал: где, интересно, она в эту самую минуту, чем занимается, счастлива ли со своим мужем. Увидеть ее хотелось до ломоты, прямо вдруг накрыло. Постоянно себя одергивал, напоминал, зачем я сюда приехал.

Лена… можно было бы, конечно, найти ее. Просто повидаться, поговорить. Но зачем? К чему ворошить прошлое, когда у нее уже другая налаженная жизнь? Тем более сейчас, когда всё так зыбко, неясно и даже, возможно, опасно.

Да и отправив меня в блэклист, она четко дала понять, что знать меня больше не желает.

Остановился я в Мариотте — дом наш действительно весь перетряхнули. Хуже другое — я не имел доступа ни к документам, ни к базам, ни к чему. Изъяли всё.

С отцом тоже не давали увидеться. К нему пускали только адвоката, так что связь с ним мы держали через Вайнера.

Отец просил меня скорее вернуться назад, переживал, что и я попаду под каток. Вайнер тоже не видел особого смысла в моем присутствии, ну и разделял опасения отца.

— Всё хуже, чем мы думали, — со скорбным видом в очередной раз передавал мне новости Марк Соломонович. — Личные счёты у Александра Германовича с Леонтьевым, а бороться теперь приходится с государством и системой. А это заведомо проигрышный вариант. О законности и правах можно забыть. Наш губернатор поставил себе цель разорить и посадить Александра Германовича — и сделает это. Потому что он это может, потому что власть в его руках, потому что он и есть система. И все там повязаны. С этим его арестом столько грубейших нарушений! Да и обвинения в неуплате налогов предъявляют за период, срок давности по которому давно истек. Но все мои прошения, все жалобы отклоняются.

Невозмутимый прежде Вайнер негодовал, вскидывал руки в возмущении.

— А как отец?

— Ну как… — пожимает плечами Вайнер. — Крепится. Хотя тяжело ему, на него сейчас такое давление. Но что еще ему остается? Ходатайство о мере пресечения, естественно, тоже отклонили, как и заявление о получении дополнительной медицинской помощи…

— А что с ним?

— Ну, сердце, давление и так… — замялся адвокат, пряча глаза. Потом посмотрел на меня затравленно, моментально растеряв свой пыл. — Ну вы же понимаете, Герман Александрович, в каких он сейчас условиях находится, какое там обращение, а на него к тому же давят. Ведь не секрет, как могут выбивать признание, как там людей ломают… Это здесь он был хозяином жизни, а там… никто и звать никак… а они творят, что хотят. В карцере вот недавно провел трое суток, якобы за нарушение режима…

Морщинистое лицо Вайнера страдальчески исказилось.

Я мало что знал об этой стороне жизни, лишь обрывочно, по каким-то фильмам и изредка мелькавшим новостям. Просто не интересовался. Но даже я понимал, что там могут и бить, и унижать, и что похуже.

— Под залог его никак не могут отпустить? Если выйти лично на судью? А задействовать пресс-службу, СМИ? Дать огласку?

Вайнер только тяжело вздыхал и безнадежно тряс головой.

— Я пытался через свои каналы, но мне шепнули знающие люди, что бесполезно всё. Его все равно посадят. Ни за одно, так за другое. Взялись за него крепко. Его просто хотят устранить. А компанию развалить, а затем присвоить за бесценок наши предприятия. В этом деле много заинтересованных лиц и всем выгодно потопить Александра Германовича. Они там все заодно. Не пробиться… глухо. Это система… сломать систему невозможно. А огласка что? Он же не борец за справедливость, не узник чести. Он в глазах общественности миллиардер, наворовавший свои капиталы. Да народ только рад будет. Бесполезно всё.

Меня охватило раздражение, хотелось резко высказать ему, что рано он капитулировал, что из любого положения можно найти выход, даже если он сразу не очевиден. Но сдержался.

Старик Вайнер не врал и не сгущал краски намеренно — я это видел. Он дело свое знает, и раз говорит, что все глухо — то так оно и есть… если идти известными дорогами. А всякие окольные пути — не его конек, он — законник до мозга костей.

— Нет, мы не собираемся сдаваться, — вскинулся он, словно угадав мои мысли. — Будем обращаться выше… во все инстанции… до Москвы дойдем. Со своей стороны я делаю и буду делать всё, что от меня зависит. Просто не в моих правилах давать бесплотные обещания и обнадеживать понапрасну. Я хочу, чтобы вы понимали реальную картину и осознавали все возможные риски и последствия.

Вайнер многозначительно посмотрел на меня, словно ждал какого-то ответа. Но не дождался и продолжил дальше:

— Может так статься, что компания в обозримом будущем уйдет с молотка… Пока еще у нас резервы имеются, но время работает против нас. Все наши счета заморожены, в том числе и дочерних предприятий. Кроме вот компании в Канаде, потому что она под канадской юрисдикцией. Акции, вы сами видите, падают. Каждый день мы несем колоссальные убытки. И это только начало. А сколько продлится следствие… Да и, говоря откровенно, на