Инна Туголукова - Всем сестрам по серьгам Страница 12

— Я ее по всему отделению с собаками ищу, а она тут горбатится! Бросай свои тряпки!

— А что случилось-то? Пожар?

— Вероника приехала!

— Ой! — обрадовалась Алена. — Я уже заканчиваю. А где вы?

— В клизменной. Давай приходи.

Раньше Вероника была девушкой с комплексами. Вернее, с одним, но большим, вынуждающим ее каждодневно, а то и по нескольку раз в день болезненно осознавать свою неполноценность, заключающуюся пусть в единственном, как она считала, но зато существенном недостатке — ее фамилии.

Вероника Нога — вот как ее звали. Не слишком благозвучное семейное наименование и довольно редкое, можно даже сказать уникальное. Лично Веронике была известна еще только одна женщина с подобной фамилией — Яга Костяная Нога. Хотя и непонятно, к чему такая конкретизация? Видимо, для красного словца.

Интересно, какой выдающейся конечностью отличился ее далекий пращур, чтобы получить эдакую кликуху и осчастливить ею теряющуюся в веках вереницу потомков? Хорошо еще, что особо отличилась именно нога, а не какой-нибудь другой, более пикантный орган, например, из срамной области. Спасибо предку, что она также не Глотка или, допустим, Кишка. Хотя как могли узнать соплеменники, что у человека есть необыкновенная кишка, достойная стать наследственным именем целого рода? Если только при вскрытии.

Хотя и здесь есть свои красивые термины. К примеру, гаустра. Каково? Вероника Гаустра! Что-то испанское, таинственное, жгучее. Никто ведь не знает, что на самом деле это обозначает вздутие ободочной кишки. Ну, или почти никто…

Конечно, в детстве ее нещадно дразнили. А многие и по сей день не отказывали себе в маленьком удовольствии высказаться на сей счет и называть ее исключительно по фамилии. Например, старшая сестра Раиса Ивановна.

— Ты чем это делала? Руками? — сурово интересовалась она, прозрачно намекая, что подобное безобразие Вероника могла сотворить только ногой.

Когда она была маленькая (Вероника, естественно, а не Раиса Ивановна, которая, похоже, и на свет-то появилась сразу в почтенном возрасте, с черной «халой» на голове, колючими глазками и поджатыми тонкими губами), так вот, в те далекие годы у мамы была подружка Наташа Коновалова, и Веронике она очень нравилась — всем, в том числе и фамилией.

— Хочу, чтобы мою дочку звали Коновалова, — размечталась как-то шестилетняя Вероника.

Уж ежели ее постигла столь горькая участь, то хотя бы дочку уберечь.

— Это возможно только в том случае, если у твоего мужа будет такая фамилия, — объяснила мама.

Это стало настоящим откровением! Сияющим лучом надежды, пробивающим плотную завесу неприятностей и указующим выход.

— Хочу, чтобы у меня был муж Коновалов и чтобы он был красивый, — задумчиво сказала Вероника.

И провидение (или кто там, интересно, нас подслушивает?) уловило ее молитву, но, видимо, краем уха, потому что вняло ей только наполовину.

Но ведь жизнь такая непредсказуемая! Ты ждешь от нее награды, а она тебе по лбу, а с другой стороны, там, где видятся одни неприятности, на поверку гнездится счастье.

Как и всем прочим закомплексованным людям, Веронике повсюду мерещились насмешки, шуточки и намеки на ее экзотическую фамилию. Наверное, поэтому у нее и с парнями не слишком получалось. Конечно, она очень ждала того счастливого момента, когда к ней придет настоящая любовь, но не отстраненно, как, например, Ленка Силантьева, мечтательница и домоседка, а заинтересованно, деятельно, с огоньком — ходила на дискотеки, на разные вечеринки. Похвастаться особо было нечем, но ведь игра только начиналась…

«Любовь нечаянно нагрянет, / Когда ее совсем не ждешь», — поется в хорошей старой песне. И это правильно, как говаривал незабвенный Михаил Сергеевич Горбачев.

Ну кто, скажите на милость, ожидает любви, например, в перерывах между уколами, когда перед глазами маячат, сменяя друг друга, одни только пятые точки? Разве что последняя идиотка.

Вероника сделала семь уколов, переезжая с тележкой из палаты в палату, а восьмой сделать не смогла — больного на месте не оказалось.

— Где он? — строго спросила Вероника.

— А что, уже и в туалет отойти нельзя? — заступились соседи по палате.

— Отойти нельзя только в мир иной. В туалет можно, — разрешила она. — Но теперь пусть сам в процедурную приходит. Я его здесь дожидаться не стану. И скажите, чтоб поторопился — у меня смена кончается. Опоздает, вообще без укола останется.

Она уже и думать о нем забыла, когда в процедурную, коротко стукнув, вошел мужчина ее мечты. И так он был хорош, так хорош, что Вероника растерялась и зачем-то сурово спросила:

— Как ваша фамилия?

— Колбаса, — ответил мужчина ее мечты.

— Как? — задохнулась Вероника. — Как?!

— Колбаса! — весело повторил тот и расцвел лучезарной улыбкой.

И тогда она прыгнула на него, как кошка.

Они выпали из процедурной прямо под ноги заведующему отделением. И когда в ходе блицразборки выяснилось, что фамилия больного действительно Колбаса, Вероника расстроенно прошептала:

— Я думала, что он надо мной издевается…

— А мне плевать на то, что ты думаешь, меня волнует, что ты делаешь, — бушевал Викентий Палыч.

— Это она из-за своей фамилии бесится, — снисходительно пояснила старшая сестра. — Все ей кажется, что дразнят…

— А как ее фамилия? — заинтересовался пострадавший, осторожно касаясь расцарапанной щеки.

— Нога!

— Нога?! — изумился он и заржал как конь, обнажая ядреные белые зубы.

И тогда она кинулась на него снова.

Через два месяца они поженились, и на свадьбе гуляло все отделение. Вероника оставила свою девичью фамилию, и, поскольку все познается в сравнении, она больше не казалась ей такой уж неприемлемой.

Семен Колбаса был хирургом-стоматологом, а в травматологическое отделение его привела довольно-таки забавная история.

К нему на прием пришел классического вида браток — пивной живот, златая цепь и пальцы веером, — и Семен, удалив страдальцу зуб, заодно вывихнул ему челюсть, по всем признакам неоднократно и сильно битую. А поскольку обезболивание еще действовало, наработанным приемом тут же вернул ее на место в полной уверенности, что пациент не заметил ничего необычного. Но многоопытный браток смекнул, в чем дело, и на прощание погрозил врачу толстым волосатым пальцем.

Семен давно забыл о нем и думать, когда к концу приема браток, трагически мыча, опять ввалился к нему в кабинет с вывихнутой челюстью и выразительной жестикуляцией.

Немало изумленный эскулап провел обезболивание и, забыв в ажиотаже обмотать полотенцем руку, еще раз вправил многострадальную челюсть. Но тут браток непроизвольно защемил рот с такой нечеловеческой силой, что в глазах у врача потемнело.