Нэнси Митфорд - В поисках любви Страница 13

На бугорке поблизости мраморную беседку венчал золоченый ангел, который ежевечерне трубил в трубу, оповещая о времени, когда был рожден на свет лорд Мерлин (и служа в грядущие годы напоминанием, что включать вечерние новости Би-би-си в 9.20 уже поздно — нет чтоб родиться чуть пораньше, горько сетовали в округе). Днем беседка переливалась блеском полудрагоценных камней, по вечерам на нее был направлен мощный луч голубого света.

Такой человек обречен был стать легендой для неискушенных котсуолдских помещиков, среди которых он жил. Однако, хоть не могли они относиться с одобрением к образу жизни, исключающему умерщвление, — но отнюдь, заметим, не поедание — лакомой дичи, хотя и озадачивали их невыразимо и эстетические затеи и вызывающие (зависть!) причуды, тем не менее они бесспорно воспринимали его как своего. Исстари семьи их знали его семью, его отец был чрезвычайно популярен как хозяин гончих[30] и сам он был не выскочка, не нувориш — просто беззлобная шутка над тем, что составляет в Англии норму сельской жизни. И, между прочим, пресловутую беседку — строение, по общему признанью, выдающегося безобразия — помянул добрым словом, как хороший ориентир на местности, не один заблудший по дороге домой с охоты.

Разногласия у тети Сейди с дядей Мэтью возникли не по поводу того, приглашать лорда Мерлина на бал или нет (такой вопрос вообще не стоял, поскольку приглашались автоматически все соседи), а приглашать ли его вместе с теми, кто сейчас гостит у него в доме. Тетя Сейди считала — приглашать. Менее светскую женщину, чем она со времени замужества, невозможно было себе представить, но она все-таки успела повидать свет за время своего девичества и знала, что гости лорда Мерлина, буде он согласится привести их с собой, станут неоценимым украшением празднества. Знала также, что, помимо всего прочего, преобладающей чертой ее бала будет всеобщая и беспросветная невзрачность и ощутила неизъяснимую тягу увидеть вновь молодых женщин с хорошей прической, лондонским цветом лица и в парижских туалетах. На что дядя Мэтью говорил:

— Пригласишь этого невежу Мерлина со сворой друзей, тут тебе и эстеты набегут, прости Господи, и умники из Оксфорда, — с него еще станется, чего доброго, и иностранцев притащить. У него, говорят, французики гащивали и даже макаронники. Я не потерплю итальяшек в своем доме.

Кончилось, впрочем, по обыкновению, тем, что тетя Сейди настояла на своем и села писать: «Дорогой лорд Мерлин! Мы Устраиваем в честь Луизы небольшой танцевальный вечер…» — и так далее, а дядя Мэтью, исчерпав все свои доводы, мрачно удалился ставить «Тору».

Лорд Мерлин принял приглашение, написав, что приведет с собой компанию из двенадцати человек, имена которых сообщит тете Сейди дополнительно. Вполне корректное, совершенно нормальное поведение. Тетя Сейди была приятно удивлена, когда, вскрыв конверт, не обнаружила в нем заводного устройства, которое выпрыгивает наружу, попадая тебе, в виде милой шутки, прямо в глаз. На почтовой бумаге, правда, красовалось изображение его дома, но это она скрыла от дяди Мэтью. Который такие вещи презирал.

Прошло несколько дней — и вновь сюрприз. Еще одно письмо от лорда Мерлина, опять-таки без заводного устройства и тоже вежливое, в котором он приглашал дядю Мэтью с тетей Сейди и Луизой к себе на благотворительный обед в пользу ежегодного бала для мерлингфордской больницы. Дядю Мэтью, естественно, уговорить не удалось, а тетя Сейди с Луизой поехали. Назад они вернулись буквально с вытаращенными глазами. В доме было, по их словам, безумно жарко — так жарко, что холода не ощущаешь ни минуты, даже когда снимаешь пальто в прихожей. Приехали они очень рано, задолго до того, как остальные начали спускаться вниз: в Алконли было правило выезжать из дому на четверть часа раньше времени — на тот случай, если спустит шина. Зато они получили возможность как следует все осмотреть. Дом был полон весенних цветов — пахло восхитительно. Оранжереи в Алконли были тоже полны весенних цветов, только в комнаты они почему-то не попадали, а если бы и попали паче чаяния, то непременно погибли бы от холода. На гончих, рассказывала тетя Сейди, действительно были бриллиантовые ожерелья, и куда более роскошные, чем колье на ней самой, причем выглядели собаки в них, надо признать, очаровательно. По всему дому порхают райские птицы, совершенно ручные, а кто-то из молодых людей сказал Луизе, что если б она пришла днем, то увидела бы, как в воздухе, точно облако конфетти, кувыркаются разноцветные голуби.

— Мерлин их раскрашивает каждый год, а потом они сохнут в бельевом шкафу.

— Но ведь это невероятная жестокость, вы согласны? — в ужасе воскликнула Луиза.

— Вовсе нет, им это страшно нравится. Их женушки и мужья вылетают оттуда такие хорошенькие!

— А глазки у них, бедненьких, как же?

— А глазки они быстренько привыкают закрывать.

Гости, когда они появились наконец из отведенных им спален (некоторые — с непростительным опозданием), благоухали упоительней даже, чем цветы, и выглядели экзотичнее райских птиц. Держались все очень мило, были очень добры по отношению к Луизе. Рядом с ней за обедом сидели два молодых человека фантастической красоты, и она завела с ними разговор, пустив для начала, как водится, пробный шар:

— Скажите, где вы охотитесь?

— Мы вообще не охотимся.

— Тогда почему на вас алые рединготы?

— Ах, они такие миленькие, вы не находите?

Мы, слушая, только прыснули, но согласились, что дяде Мэтью рассказывать об этом разговоре нельзя ни в коем случае, он способен и сейчас еще в два счета запретить гостям из Мерлинфорда показываться на своем балу.

После обеда девицы повели Луизу наверх. Там она в первые минуты слегка оторопела, увидев в комнатах для гостей печатные объявления:

ВВИДУ ТОГО, ЧТО В БАКЕ ОБНАРУЖЕНО НЕОПОЗНАННОЕ МЕРТВОЕ ТЕЛО, ПРОСЬБА К ПОСЕТИТЕЛЯМ НЕ ПИТЬ ВОДУ ИЗ-ПОД КРАНА.

ВНИМАНИЮ ПОСЕТИТЕЛЕЙ: ПРОСЬБА ОТ ПОЛУНОЧИ ДО ШЕСТИ УТРА НЕ ПАЛИТЬ ИЗ ОГНЕСТРЕЛЬНОГО ОРУЖИЯ, НЕ ТРУБИТЬ В ОХОТНИЧЬИ РОГИ, ВОЗДЕРЖИВАТЬСЯ ОТ ГРОМКИХ ВОПЛЕЙ И УЛЮЛЮКАНЬЯ.

И, на дверях спальни:

ЗДЕСЬ КАЛЕЧАТ. СРОК ГАРАНТИИ — ПОЖИЗНЕННО.

Ей, впрочем, быстро объяснили, что это юмор.

Девицы предложили ей воспользоваться их пудрой и губной помадой, но Луиза, из опасения, как бы не заметила тетя Сейди, не решилась. Гостьи же, по ее словам, выглядели с их помощью совершенно умопомрачительно.

С приближением знаменательной даты, дня бала в Алконли, очевидно стало, что тетя Сейди чем-то омрачена. Все, кажется, подвигалось гладко: шампанское прибыло, оркестр — струнный под управлением Клиффорда Эссекса — заказан и предусмотрено, что недолгие часы своего досуга оркестранты проведут в доме миссис Крейвен. Миссис Крабб, при содействии домашней фермы, Крейвена и трех помощниц из деревни, готовилась удивить всех ужином, какого свет не видывал. Дядю Мэтью, в стремлении не уступить тепличной неге Мерлинфорда, уломали приобрести два десятка керосиновых обогревателей; садовник получил указание перенести в дом все до единого горшка с цветами. («Осталось только белых леггорнов раскрасить», — заметил с горьким сарказмом дядя Мэтью.)