Эллина Наумова - Мужчины из женских романов Страница 13

Лена стала сначала главным инженером, потом директором фабрики. Затем главным инженером управления. Чуть позже его начальником. Арина истово поддерживала молодую дружбу, хотя, конечно, отношения женщин неуклонно стремились от личных к деловым. Но Лене тоже были нужны свои люди на предприятиях, и она сделала Арине неплохую директорскую фабричную карьеру. Той стало некогда вязать, отныне подчиненные бабы дарили ей готовые изделия с заранее обговоренными сочетаниями цветов. Лена подозревала, что Катя и Ксюша маленькая обеспечивают мать заказами, но тогда это было уже в порядке вещей. Ей самой присматривали кабинет в министерстве. И тут сменилась власть. И строй. Потрясенная деяниями новых хозяев жизни, Лена не стала ничего, кроме квартиры, приватизировать. Хотя заводик-другой могла легко. Билась с разрухой и воровством, пока хоть какие-то госструктуры существовали. И вскоре со стоном «Откуда же вы, суки алчные бездарные, повылезали» ушла на пенсию. Арина по возрасту жила на нее уже лет десять.

Ксюша маленькая работала в энергетике, была женой и мамой. Катя переквалифицировалась в детского психолога, сохранила семью, дождалась внучку. Арина, привыкнув к гипертонии и не умерев в ходе операции на почках, все так же вставала с рассветом, драила трехкомнатную квартиру и обихаживала любимого Петюню. Ее идеальная дача кормила три семьи. Она сильно похудела и заметно пожелтела кожей, но была идеально ухожена. С каким цветом волос, с какой прической и маникюром закрыла за собой дверь кабинета на фабрике, те же и возобновляла регулярно на дому у семидесятилетней парикмахерши. Вечерами они с Петюней закусывали горячим ужином по три рюмки водки. Разве что курила Арина с недавних пор сигареты, а не беломор. Она созванивалась и встречалась с «нашими с работы». То вправляла мозги свекровям и свекрам дочерей, то пела с ними, по-русски, по-прежнему, выпив. У нее внуки ходили по струнке: задурит кто-нибудь, отправляли с дневником на недельку к бабушке. И еще она жалела Лену. Та умерла от инфаркта, не выдержав унижения никчемностью.

А месяц назад Ксюше большой позвонила Катя и сказала: «Мама мыла яблоки в ванне. И умерла.

Упала уже мертвая. Придешь на похороны? Она так ничего, только лицо посинело». Ксении Сергеевне не хотелось – отвыкла от этих людей и забыла их. Но Арина была частью памяти о Лене. И она проводила ее в последний путь. И вот Катя позвонила снова: Ксюшу маленькую, давно уже Оксану Петровну, насмерть сбила машина. Невзирая на высшее образование, Арина забивала сознание чушью. Верила, к примеру, что мертвец в течение своих законных сорока дней может потребовать в компанию кого-то из близких. А готова ли была сама, прихватив на тот свет дочь, осиротить внуков и обречь Петюню на жуткие муки? Горчайшая ирония.

Теперь дочь Ксении Сергеевны мерзнет голая в дурацком белом кресле и плачет. Разве так бывает? Разве это не страшилки для малоразвитых и необразованных гражданок? За стенкой лежит в ночном забытьи парень, о котором она всегда мечтала. Им было так хорошо. Завтра она собиралась познакомить его с мамой. Ей жалко Арину, Катю, Ксюшу маленькую, Ксюшу большую, Петюню. Она понаслышке знает эти имена. Но в орбите стрясшейся беды много людей ей неизвестных. И она оказалась с ними, раз ревет, вместо того чтобы спать под боком у любимого. Почему все так глупо и неправильно? Почему чужая смерть гробит ее жизнь?..

Света издала небывалый звук, что-то среднее между хлопотливым кудахтаньем и урчанием голодной кошки, обнаружившей вдруг сырое и, главная радость, едва начавшее тухнуть мясо.

– С тобой все в порядке? – вскинулась Нинель Николаевна.

Павел Вадимович не отрывал глаз от клавиатуры. Он явно не мог вообразить, что такое можно издать горлом, и остерегался смущать девицу. А когда та радостно сообщила: «Более чем», недоверчиво на нее покосился. Свете было не до реакции окружающих. Если бы ей дано было вопить, рычать, лаять, мяукать, каркать и гоготать одновременно, никакой морозильник приличий не заморозил бы ее голосовые связки. Но она лишь хрипло прокашлялась.

Давно ли матерые редакторы говорили, чтобы не отвлекала их пробами пера? Требовали от авторов хоть зачаточного профессионализма? А она искала вот такую Елизавету Алексееву. Казалось, ее фразы бились в истерике от первого соприкосновения с непоправимостью людской участи. И чихать ей было на то, что кто-нибудь сочтет историю про Арину безвкусной выдумкой. Она еще не умела выдумывать. Все случилось на самом деле. Ее расстроенная мама предалась воспоминаниям. А у дочери, неожиданно для нее самой, они превратились в связный трогательный рассказ. Чувствовалось потрясение молодости, которой впервые довелось изложить словами чью-то цельную, настоящую земную жизнь. Тут летал восторг открытия: я могу! И плескалось слезное разочарование: значит, великие литературные образы – это не отшлифованные писательским вкусом каменные глыбы и не мозаика из кусочков цветного стекла? Никто, впав в транс вдохновения, не оформляет своей энергетикой загадочный бесплотный эфир? То есть герои романов – люди? Обалдеть!

Но не только смятение неискушенной Елизаветы передалось алчущей читательнице. Ее личное дрожало в унисон. До мелочей знакомо вскользь упомянутое отселение Кати к бабушке. Каково девчонке там жилось, как рыдалось, когда представляла себе весело ужинающих и даже не вспоминающих ее маму, сестренку и отчима, не описано. Но Света-то понимает. У нее даже челюсти свело. Не дай бог мамы не станет, что-нибудь ужасное произойдет с сестрой, и отчим останется один. Он будет старый, больной, раздавленный горем. Может возненавидеть Свету и даже ее мужа и детей за то, что они живы. А вдруг его удар хватит и понадобится уход за лежачим, мычащим невесть что? И ведь не бросишь. Или черт с ним? Загадала Алексеева загадку всем неродным дочерям.

Прошло еще минут десять, пока Света вспомнила, что ищет «новый настоящий роман» о любви. Елизавета в шарады с падчерицами не играла, а описывала, как судьба испортила ее героине единственную упоительную ночь с лучшим мужчиной. Тоже еще та ситуация. Если на себя примерить, исстрадаться можно. «Я победила, – удивленно и нервно думала Света. – Я нашла в самотеке искреннее повествование. Алексеева не притворяется более искушенной, чем есть на самом деле, это замечательно. А то понапишут: героини красивые, умные, богатые, сексуальные, опытные. И ломаешь голову, почему они ведут-то себя с мужчинами как распоследние кретинки. У меня будет такая серия – все ахнут». Знать бы ей, чем все кончится. Но, знай все или хотя бы большинство что-то заранее, жизни бы не было.

Счастливица хитро улыбнулась и послала «Я верю, он меня тоже любил» на свой собственный электронный адрес. Ее добро! Дома успокоится и разберется. Все равно от Димы потребовали исполнения сыновнего долга. Проще говоря, отец с матерью уехали развеяться за город к друзьям и обязали серьезного первенца охранять ночью легкомысленного великовозрастного братишку. Она не замечала, что Нинель Николаевна и Павел Вадимович, налюбовавшись ее гримасами и наслушавшись детского сопения, переглядывались и улыбались еще хитрее.