Ненужный узор (СИ) - "Vasterion Sommelier" Страница 13

***

Я лежал на кровати, гипнотизируя телефон. Вновь и вновь перечитывая, что написал. «Нет. Я этого не отправлю. Он явно злится на меня». Лёгким нажимом кнопки «Delete» я стёр сообщение.

Когда я положил телефон на тумбочку, на маленький листок бумаги, на котором написал уже второе письмо Диме, в комнату зашёл доктор. Он был как обычно в белом халате, а усталость читалась по напряженным плечам, которые были чуть выше подняты, чем когда он приходил утром. Он подошёл ко мне и промолвил:

— Время дневного сна. Я вколю тебе снотворное, чтобы легче уснул. Хорошо?

— Да, спасибо, док, — я попытался улыбнуться, но получилось это криво.

Он ввёл к капельницу шприц снотворного и через несколько минут я уснул.

***

— Здравствуйте. В какой палате Шевчук Владислав Викторович? — у меня не получилось выровнять дыхание. И поэтому фраза прозвучала отрывисто и резко.

— В двадцать третьей. По коридору и налево.

— Спасибо, — девушка протянула мне белый халат, попросив надеть. Я согласился.

Бег раздаётся по одиноким больничным коридорам, выкрашенным белой краской. Редкие люди расступаются передо мной. И вот я поворачиваю на лево и сталкиваюсь с кем-то. Мы падаем на пол и тихо вскрикиваем. Голос этого человека мне кажется знакомым.

— Ты вообще смотришь куда несёшься, — это Илья.

— Прости. Сильно спешу. — Я поднимаюсь на ноги и подаю ему руку. Он ударяет по ней и поднимается сам.

— Что ты тут делаешь?

— К Владу пришёл.

— А он в больнице?

— Да, — меня разозлило то, что он не знает об этом. Половина параллели трубит об этом. А он не знает?! — Ты по какому поводу тут.

— Друга навещал. — Сказал он, и хотел было пройти, как я поймал его руку, остановив. Злость заискрилась в моём сердце.

— Не стыдно тебе?

— А почему мне должно быть стыдно?

— Ты его бил! — воскликнул я.

— Ты не знаешь всей ситуации. Пусти, — он вырвал руку и спокойным шагом направился к выходу. Я хотел его остановить, но не стал. Пошёл к чёрту.

Я побежал по коридору дальше. Белый халат развивался. Двадцатая, двадцать первая, двадцать вторая, двадцать третья. Я хотел было отворить дверь и прокричать, что очень скучал. Но меня остановил врач, тихо идущий по коридору.

— Он только уснул.

— Но… можно мне хотя бы.

— Если только не долго, — он оборвал меня на полуслове. И тихо открыл дверь. — Только пожалуйста. Тихо.

— Хорошо. Спасибо.

Я зашёл в хорошо освещенную комнату. Всё с теми же белыми стенами. В ней стояла кровать у самой стены. А на ней лежал Влад. Он был полностью прикрыт одеялом, только голова выглядывала. Я подошёл чуть ближе. Сел рядом. Засунул руку под одеяло на уровне таза. Там лежала его рука. Я вытащил её и положил меж своих. Увидел те синяки и кровоподтёки. Слёзы подкатили к глазам. Совсем незаметно.

— Владик. Я могу немного поплакать? — он ничего не ответил. Средний палец на его руке дёрнулся. Я не выдержал и тихо заплакал. Боль сдавила грудь, не давая вздохнуть. — Прости меня. прости, ради бога. — Влад молчал. Я понимал, что он спит и не может ничего сказать, но так хотелось почувствовать его обычную теплоту, от которой всегда становилось легко и радостно на душе. Я смотрел на его синяки и раны. От этого становилось ещё хуже.

Я посмотрел на прикроватную тумбочку. На ней лежал телефон с каким-то листом бумаги. Это был лист размером А4, аккуратно сложенный в два ряда, на верхней стороне которого было что-то написано. Я протянул руку, но в момент осёкся. Может быть это вообще не мне. Нельзя читать чужое. Нельзя ведь? Как же интересно.

— Я могу это прочесть? — спросил я у Влада. А он всё также лежал на спине, тихо дыша. Не дождавшись его ответа, я приблизился к листку. На нём было написано: «Диме»

Он написал мне письмо? Я взглянул на Влада. Интерес разгорелся пуще прежнего. Убрав телефон с листка. Я Аккуратно развернул листок. И начал читать.

Привет, Дим.

Если ты это читаешь, то ты всё-таки решил навестить меня. Потому что я собираюсь уничтожить это «Письмо», как только выйду отсюда.

Сложно это писать, ведь понимаю, что я виноват в той ситуации. Наверное, для тебя это звучит как будто я эгоист. Прости меня за тот случай. Мне действительно сложно без тебя. Но, наверное, ты сильно ненавидишь меня. Я действительно плохой друг.

Я устал. Я устал без тебя. С тобой было так легко и весело. И я лишился этого, не подумав. Прости меня. Прости. Я очень плохой друг. Прости. Я не хотел этого делать, но злость вскипела во мне. Я не сдержался. И получил по заслугам. Прости. Я не хотел, чтобы ты обжигался об эти чувства. И поэтому не нашёл в тот момент ничего лучше. Прости.

Я хотел бы вернуть всё то, что было между нами. Те прекрасные дни, когда ты гулял со мной, когда обсуждал девушек. Я очень сильно хочу с тобой поговорить.

Я попрошу тебя только одно. Будь осторожнее с Артёмом. Он не совсем честный человек. И поэтому, пожалуйста, будь осторожен. Я просто не хочу, чтобы ты сильно обжёгся, как это происходило с многими твоими «друзьями».

С любовью, Влад.

Под конец письма у меня усилились слёзы. Он тоже хочет поговорить.

Небо всё так же обрушалось на меня, только было так тепло от того звонка. Он помнит обо мне и беспокоится. Теперь я понимаю, что влюбляюсь всё больше и больше. Спать не хотелось.

Я встал с лавочки и пошёл по улице. Миллионы мыслей вновь крутились у меня в голове, не давая сосредоточиться. Я достал наушники и надел. Заиграла моя любимая мелодия «Lovely» за авторством Билли Айлиш. Эта песня сопровождала меня на протяжении очень долгого количества времени, став эталоном самой лучшей песни для прогулки ночью по улицам. Я же не говорил, что я — пай-мальчик. Мне приходилось частенько сбегать из дома. В особенности, когда меня звал Максим. Сейчас это кажется мне довольно глупым и тупым, но тогда… Невероятно романтичным и важным.

Лёгкий ветерок пробежал по спине, вызвав мурашки. Одинокие фонари хорошо освещали улицу. Я был на ней один. Это казалось мне магией. Как огромный мегаполис, в котором всегда бурлит жизнь, замирал на несколько часов. Как вся это движуха на улице, хоть и в спальном районе, утихает. Неслышно ни одного крика ребёнка или лая собаки. Все спят. И даже сквозь музыку я ощущал эту пустоту улиц и непомерную тишину, окутавшую всю Москву.

Редкий прохожий не обратил бы на это внимания, если бы только так же, как я, не гулял в своих воспоминаниях.

Уже не было этих укорительных возгласов разума о своём ничтожестве. Не было маленького мальчика. Не было тех проблем, что грузились на плечи, несколько лет назад. Не было слёз, только приятная тишина чувств, иногда играющая на струнах души давно забытый романс. Только я. Здесь был только я и никого другого. Никаких криков, шума, споров. Одиночество, наконец, наступило. То самое одиночество, которое я желал последних два года. Все фибры души, серебряные или хрустальные, располагающиеся перпендикулярно телу, точно пронзающие — они подпевали мелодии своим тоном. Как же тепло…

Не знаю, долго ли это продлится, но одно я сказать точно мог: ОН спас меня от того, что бы я, как пепел разлетелся по ветру, гулявшем на двадцать пятом этаже. ОН спас меня от скрипки и от закалки кипятком. ОН снял замок с огромной дамбы, которая вот-вот рухнет. ОН устоял перед потоком, что снёс бы любого, и поймал, когда этот порыв хотел унести меня. Спасибо, что спас, что помог и теперь рядом.

ГЛАВА VIII: Я МОГУ…?

больше всего на свете

я хочу спасти тебя

от себя самой

рупи каур. milk and honey

Ночной город завораживал. Он заворожил меня своим затихшим ветром и словами влюблённых, которые раздавались на его улицах, буквально пару часов назад.

Поставив бутылку пива, я свесил ноги с крыши дома, мой собеседник сделал тоже самое.