Венера для Милосского - Инга Максимовская Страница 13

– Решил извиниться. Это нормальный жест провинившегося человека. А я был не прав, – дергает он плечом. – Ну и на голенькую тебя посмотреть, на горшке, – тихо хмыкает он.

– Ночью не насмотрелся? Слушай. Извинился и вали. Правда. У меня и так куча проблем. Ты еще.

– Скажи мне честно, ты ведь хотела меня тортом ушатать сейчас? – пододвигает стул за мной, склонившись к самому моему уху. Нет, это нестерпимо.

– Очень. Но у меня для тебя другой сюрприз. Милосский, ты ведь уедешь завтра?

– Да.

– А вот это Венечкин крестный, – подсовывает мама фотографию, и я сейчас готова ее растерзать. Лицо Матвей становится каким-то растерянным. – Он сегодня должен был тоже прийти, но не смог. Деловая встреча. А потом он к дочери поехал. Венер, у Катюши ремиссия, счастье какое. Но надо продолжать лечение. Пять лет по больницам Борис наш, все деньги потратил. Ты рассказывала Матвею про дядю Борю? Он гордость наша. Директор завода…

– Мам, я обязательно расскажу, – выдыхаю я. – Но не сейчас.

– Так, хватит о грустном, – командует ба. А я смотрю на человека, котрого стало как-то слишком много в моей жизни, и понимаю, что мне сто лет не было так спокойно. – Крлуша, неси утку. Матвей, вы любите утку?

– Простите. Мне надо сделать один звонок, – поднимается с места Милосский. – А утку… Венера, ты права. Я зря пришел. Простите, но мне пора.

Он уходит так быстро, что я даже рот открыть не успеваю. А потом из прихожей несется рев раненого диплодока. Я его опять уделала.

Только радости от этой маленькой мести нет. И почему у меня ощущение, что это меня снова поставили в пятую позицию? И что у меня полны боты пены.

– Ты все-таки тупица, – бросает вилку с грохотом Роза Хаймовна и нервно прикуривает папиросу. Ну вот, вечер перестает быть томным. Все встает на правильные рельсы. Все как и должно быть. Не место зажратым миллиардерам в моей жизни. Он завтра уедет. А я… Я останусь тут.

– Да. Не поспоришь с тобой в этом, – хмыкаю я, снова выламывая кусок обалденно вкусного торта пальцами. – А еще мне Вазген купил кольцо.

– Дура ты, внуча. И в кого только? В деда. Точно в него. Все к чему прикасаешься, превращается в табуретку «под старину».

Глава 11

Матвей Милосский

«То, что кажется вам важным, на самом деле может оказаться абсолютно пустым и ненужным. И наоборот… Вы совсем рядом с тем, чего боитесь. Может, стоит просто посмотреть своим страхам в лицо, и понять, что ваша жизнь готова к переменам? „Тельцы“, будьте внимательны. Судьба готова подкинуть вам весьма неожиданный подарок. И еще, не стоит бежать босиком по льду, это бессмысленно. Ваша участь предрешена. И скрыться вряд ли удастся. Так что расслабьтесь, и получайте удовольствие. Всегда ваша, Вангелия Светлая»

Дурь какая. Идиотские предсказания. Убавляю радио. А автомобильную печку включаю на полную мощность. Ноги превратились в две ледышки. Не самое приятное мероприятие гулять по ледяным тротуарам в одних носках. Но очень хорошо приводит в чувства, выжигает из мозга крамолу, жалость и тупое идиотское непонятное мне чувство, точнее желание. Желание сидеть в семейной столовой, рискуя получить тортом в лицо, слушать чужие истории, вдыхать запахи чужой жизни и понимать, что у меня этого всего никогда не было, но, вопреки всем моим пошатнувшимся убеждениям, возможно.

– Ведьма, – ухмыляюсь я в пустоту раскаленного салона джипа. Надо же было додуматься. Монтажная пена… Ненормальная, абсолютно психованная баба, от которой у меня напрочь сносит крышу. И это идиотизм высшей пробы. Мне не нужен никто. Я одиночка. Почему. Потому что не смогу дать никому ни любви. Ни семьи. Того, что я видел сегодня не смогу. Потому что не умею. Только деньги. Кстати многим этого бы вполне хватило. Многим, но не… Глупые мысли, ненужные фантазии. Поплыл Мотя, как пломбир на солнышке. Сейчас в гостиницу. Горячий душ, а потом…

– Лида, – рявкаю в трубку, даже не глянув на часы. Я снова колешу по городу, пытаясь привести свои мысли в подобие порядка. Сколько же времени? Темно на улице. И темнота эта проклятая, подсвеченная редкими фонарями, словно щупальца проникает в душу, давая мне иллюзию нормальности.

– Рабочее время закончилось пять часов назад, – заспанно отвечает секретарша. – У вас что-то случилось? Не понравился торт?

– Случилось, – хриплю я, паркуя машину возле крыльца… Возле…Черт, как я тут оказался? Что меня привело туда, откуда я так мечтал вырваться? Какая страшная сила? – Я передумал насчет херова завода. Пока приостанови все движения по нему. Мне нужны юристы, кризис-менеджеры и, Лида, мне нужны монстры, ты поняла?

– Совет созывать? – из голоса Лидии исчезает сон, сменяется интересом.

– Пока нет. Я еще не решил окончательно ничего. Слушай, ты не знаешь, как из ботинок выковырять пену монтажную?

– Чего?

– У вас проблемы? Может безопасников прислать все таки? Вертолет готов. Матвей Дионисович, вы где?

– У входа в ад, – черт, я смотрю на табличку, висящую над порталом в мой персональный кошмар. Детский дом номер пятьдесят два. Я не должен быть здесь, так какого хера? Вздрагиваю от тихого стука в стекло. Волосы по всему телу встают дыбом.

– Завтра позвоню, – отбрасываю на сиденье телефон. Смотрю в окно, может у меня уже галлюцинации. И город этот как в хорроре. Сжирает мою душу. Сайлент-хилл, мля. Снова стук. Маленький кулачок вижу, борюсь с желанием ударить по газам. В памяти сразу проскакивают кадры из ужастиков, до которых мы в детстве были большими охотниками. Я вырос. Я больше не несчастный сирота, я Матвей Милосский. Я сделал всех.

– Дядь, дай денег, – тихий детский голос врывается в джип, через окно, которое я наконец решаюсь приоткрыть, глядя страхам всем своим в глаза. Пацан, мелкий, одет бедно. Тянет ручку. Лицо покрыто рваными красными пятнами. Глазенки блестят решительностью. Лет десять ему, наверное. Но тощий и от того кажется младше. Могу ошибаться, конечно. Черт, на кого-то он похож, на кого-то очень знакомого.

– На сигареты стреляешь? – хмыкаю я. Детдомовец. Интересно, какого хрена шляется по ночам, и почему никто за ним не смотрит?

– Да крем хочу купить, мля, и что-нибудь чтоб не чесалось, – по-взрослому отвечает пацан, чешет щеку судорожно. – Сдохну сейчас, морда зудит аллес. А медичка куда-то свалила. К завхозу поди опять. Тут аптечка ночная в двух шагах.

Мне не нравится его голос. Воздух проталкивает с трудом, со свистом, и опухает прямо на глазах.

– Дашь?

– В машину садись, – приказываю я. Примерно подсчитываю сколько у меня есть времени, прежде чем мальчишка начнет задыхаться.

– Э, нет. Не сяду. Ты извращуга чо ли?

– Сдохнешь, еще до аптеки, – говорю равнодушно. Да что происходит то? Ну на кой черт мне нужны еще и эти проблемы? Я хочу в душ, хочу свалить из этого чертова Сайлент-хилла. И больше никогда, НИКОГДА сюда не возвращаться. И вот сейчас мне надо просто уехать.

– Не впервой, – кривит он губы. Но в лихорадочно блестящих глазенках плещется страх и сомнение.

– Ну, бывай, тогда, – закрываю медленно окно. Черт, проблем у меня будет из-за сопляка выше крыши. Нащупываю телефон. Делать то чего? Сука. Мне страшно. Скорую вызывать? Мальчишки нет, когда я оборачиваюсь в его сторону. – Эй, ты где?

Он лежит на земле, маленький, скукожившийся. Сердце пропускает удары. «Только возьми трубку. Возьми, твою мать» – умоляю я про себя. Слушая долгие гудки, несущиеся мне в ухо. Выбираюсь из машины. Мальчишка легкий. Невесомый совсем.

– Венера…

– Я тебе сказала, иди на… – слышу я хриплый голос Ведьмеры, присыпанный песком. – И где ты взял мой номер, черт тебя раздери?

– Не бросай трубку. Слышишь? Ты мне нужна. Срочно.

– Что ты там еще придумал, чтобы снова мне испортить жизнь? Слушай, Мотя, у меня был сумасшедший день, а перед ним не менее сумасшедшая ночь…

– Он умрет сейчас. Помоги.

– Кто?

– Мальчишка, твою