Лиза Джонс - Невинность и страсть Страница 13

Открываю один из дневников и начинаю читать.

«Сказала, что больше не хочу с ним встречаться. Ответил, что сам будет решать, когда мне с ним встречаться, а когда нет. Можно было догадаться, что уйти просто так, по собственному желанию, не удастся. Следовало предвидеть, что он позовет, потребует, и отказать не хватит сил. Прежде чем успела что-нибудь понять, оказалась в хранилище среди бела дня, когда поблизости было полно народу.

Он прижал к стене и сорвал с меня трусики. Обжег шею горячим дыханием и прошептал на ухо:

— Ты ведь знаешь правила; знаешь, что заслужила наказание.

Да, я знала и потому крепко зажмурилась. И не только знала, но тоже отчаянно его хотела. Вот во что я превратилась, вот что он со мной сделал. Сгорала от нетерпения, была готова умолять о единственном деянии, которое в эту минуту казалось важным… о наказании.

Первый шлепок по попе доставил одну лишь боль, но я не закричала. Не могла кричать — меня наверняка бы услышали. Вскоре, как всегда, боль трансформировалась в сладостное удовольствие. Теперь уже вожделение захватило полностью, без остатка. Он вонзился, и я с трудом сдержала страстный стон. Хотелось испытывать боль еще и еще. Я снова оказалась беспомощной перед его безграничной властью.

Когда экзекуция закончилась, он сдернул с меня платье и лифчик, проткнул скрепками соски, приказал терпеть боль пятнадцать минут и предупредил, что непременно узнает, если я сниму оковы раньше. Ушел, а я тупо смотрела вслед, парализованная оргазмом, которого не должна была испытывать. Каждый нерв ощущал острую боль от шлепков и скрепок, впившихся в нежную, уязвимую кожу, но воли не хватало ни для того, чтобы остановить мучение, ни для того, чтобы пересилить ненасытное вожделение. Беспомощность и пугающее чувственное возбуждение — вот и все, что у меня осталось».

Понедельник, утро. Стою в ванной и прилежно расчесываю свои длинные каштановые волосы до состояния блестящей шелковистой массы. Рядом на стойке стынет вторая чашка кофе. Восемь часов, и скоро предстоит ехать в галерею. Фразу «Можете начать в понедельник» следовало сразу уточнить простым вопросом: «Во сколько?» Но из-за того, что сделать это я не догадалась, пришлось встать пораньше, чтобы явиться хотя бы за полчаса до открытия.

Заканчиваю чуть более яркий, чем обычно, макияж и облачаюсь в наряд для особых случаев: платье-футляр изумрудного цвета, черный жакет и черные туфли на шпильках. Несколько лет назад, одетая так же, я успешно выдержала собеседование на должность учительницы. Тогда, как и сейчас, было важно выглядеть серьезным профессионалом. В конце концов, работать предстоит со взрослыми людьми, а не со школьниками в джинсах и футболках. Сама я никогда не прихожу на занятия в джинсах, хотя некоторые из коллег сознательно выбирают неформальный стиль. Дело в том, что моя излишне моложавая внешность требует коррекции в виде юбок и высоких каблуков. Завоевать авторитет у старшеклассников — задача нешуточная. Оцениваю свое отражение в большом зеркале за дверью и остаюсь вполне довольной результатом. Конечно, не Шанель и не Диор, чьи туалеты предпочли бы многие из посетителей галереи, но при моем бюджете вид вполне приличный.

Допиваю кофе и иду к машине, причем нервничаю ничуть не меньше своих учеников в первый день занятий. Поверить не могу, что действительно получила работу, о которой мечтала: радостное волнение борется с ужасом.

— Подумаешь, — бормочу вслух, пытаясь себя успокоить, — кто бы сомневался, что тебя обязательно возьмут?

Радость омрачается мыслью о том, что своей невероятной удачей я обязана возможному несчастью Ребекки. Нет, с чувством вины жить невозможно. Никакого несчастья не случилось, убеждаю себя. Скоро непременно выяснится, что Ребекка в безопасности и счастлива, и тогда я смогу по праву наслаждаться причастностью к тому миру, который люблю, — пусть даже кратковременной.

Однако когда через пятнадцать минут я останавливаюсь возле галереи, сомнения захватывают меня с новой силой. Допустим, Ребекка действительно пребывает в добром здравии и безмятежном благополучии. Спрашивается, однако: если она отправилась в далекие края так основательно, что упаковала и выставила на торги свои вещи, то почему в галерее ждут ее возвращения?

Всегда мечтала провести жизнь в окружении произведений искусства и твердо знаю, что день, когда придется покинуть прекрасный яркий мир и вернуться в обыденную реальность, окажется крайне тяжелым и болезненным. Но я вступила на этот путь и в глубине души чувствую, что сделала это осознанно. И все же, поставив машину во дворе и направляясь к служебному входу, явственно слышу, как безумно колотится сердце.

Прохожу по небольшой парковке, дергаю дверь, обнаруживаю, что она заперта, и громко стучу.

Появляется та самая юная особа, которую хотелось обнять на вернисаже, и с улыбкой открывает стеклянную дверь.

— Должно быть, ты и есть Сара Макмиллан?

— Она самая, — подтверждаю, улыбаясь в ответ. — Наверное, тебя предупредили о моем приходе?

— Да, и я очень рада, что ты уже здесь. — На моей любезной собеседнице светло-розовое платье, темные волосы заколоты на затылке. Выглядит она еще моложе, чем при первой встрече. — У нас действительно не хватает сотрудников.

Вхожу и прикрываю за собой дверь. Странно, что девушка не считает нужным ее запереть. Беспечность вызывает тревогу. Галерея, конечно, не самая большая в мире, но пользуется отличной репутацией и считается весьма престижной, поскольку располагает дорогими картинами и известна своим огромным финансовым оборотом.

— Меня зовут Аманда, — представляется моя новая коллега. — Поступила сюда на год в качестве стажера и работаю в приемной.

— Рада знакомству, Аманда, — снова улыбаюсь я.

— Сегодня Марк завтракает с Рикко, чтобы обсудить предстоящую выставку. — Она делает шаг по коридору. — Пойдем, покажу твой новый офис.

Однако я не спешу принимать приглашение. Рискуя обидеть милую Аманду, поворачиваюсь и запираю дверь, а потом пытаюсь смягчить поступок виноватой улыбкой.

— Прости. Фанатично люблю живопись и больше всего на свете боюсь, что кто-нибудь сюда проникнет и украдет картину.

Аманда заметно бледнеет.

— Спасибо. Если бы Марк застал дверь открытой, пришел бы в ярость.

Смущение и неподдельный страх девушки настораживают и вызывают сочувствие. Понимаю, что стремление защитить, которое испытала вечером, может превратиться в привычку.

Идем рядом по длинному служебному коридору.

— Судя по всему, Марк — строгий начальник?

Аманда бросает на меня быстрый взгляд.