Анри Коломон - Франсуа и Мальвази. III том Страница 14

– Ах. Черт! Хозяин заячья душа, запер двери не выпускает.

Не услышав чтобы его позвали за стол, он вынужден был снова пройти к себе наверх. Через минуту когда за стол уже расселись и выждали некоторое время чтобы затем сказать: долго они еще будут его дожидаться? – с чердака послышался радостный вопль и его житель сам появился в створе раскрывшейся двери с лицом пресыщенным восторга.

– Мария, – обратился он к жене, – можешь оставить деньги на плаванье при себе, или лучше отдай их тем, кому хотелось бы уехать, этим ты принесешь большую пользу..

Закрывшаяся дверь от ее пинка ноги, снова открылась.

– Фьерелла, перчатки!

– Да объясни же что случилось?!

– Что произошло?

– Об этом узнаете после. Об этом будет говорить весь город. Я иду на заседание!

Фьерелла не утруждая себя подъемом по лестнице, но выполнив просьбу кинула снизу вверх пару перчаток из кожи, точно пришедшиеся в просителя сего и наполовину им пойманные. Подняв вторую Одурелый кинулся к окну.

За ним поняв его намерения слазить через крышу с криком и визгом кинулась вся женская половина его семьи. Одурелый поняв в чем причина криков, заблаговременно вылез на заоконную площадку, но прежде чем бежать, не мог себе отказать в удовольствии еще раз воззриться через подзорную трубу на стоящий фрегат, который он прежде знал под названием Инфанта, а теперь еще раз убедился: на борту обращенному к городу крупными буквами по-итальянски было написано: «Республика». С перекинутых трапов его начинали сходить солдаты. Сразу строясь в колонны и нестройным маршем начиная идти на площадь. Впереди шел и вел остальных за собой быстрым шагом высокий дородный человек с бородкой, очень ему подходящей.

Видимо было что Одурелому очень захотелось к нему. Закинув ногу в сторону он успел увернуться от рук, чуть не схвативших его сзади в сторону, и несколько не беспокоясь за себя пошел по черепице, представлявшей собой все-таки единый настил, через гребень его к задней стороне, откуда принялся по пристройкам, по самым различным удобностям слазить вниз. Не совсем благополучно спустившись, поднявшись после упаду с земли отряхнувшись по заду словно заправский лаццарони, побежал с тросточкой же за угол в обход дома, на встречу голове колонны.

Намерения Одурелого сразу же были замечены, но как раз в это время чтобы пробудить сонный город, ведущий солдат человек с бородой отвлекся на приказание приветствовать утренний Палермо, и в то же время раздался зычный многоголосый резкий древнеиталийский клич. Одурелого ведущий заметил только тогда когда тот приблизился к нему, не сомневаясь в важности и нужности своей персоны и сведениях, которые он мог ему поведать.

По пути которому Одурелый повел их к сенату почти не встречалось баррикад, как будто бы восстание было подавлено. Но так не было на самом деле: просто чьи-то заботливые руки усиленно наводили на улицах порядок в установившееся затишье на время переговоров.

Спорада ожидал когда наконец сенат решит на них что-либо существенное, или же объявит о разрыве, чтобы граф Инфантадо имел прекрасный повод захватить сенат. Карини ожидал и того и другого: другое было ожидание дискредитации Монсеньора в глазах восставших, появившегося с празднеством во дворце Нормандов и трениями с сенатом. Карини всеми мерами занимался успокоением народного недовольства, заметно утихомирившегося под влиянием затишья. По крайней мере зазывалы уже не были в состоянии поддерживать накал ненависти на прежнем уровне и на баррикадах людей становилось все меньше и меньше – а это гибельная тенденция для восстания.

Спорада видя что ему чужими руками жар загребать не удастся. Занимался привлечением сената на свою сторону, занимаясь откупом и сманиванием сенаторов, а то и откровенным запугиванием. Партия роялистов открыто ставившая цель превратить Сицилию в королевство, непомерно возросла, занимая битком набитый серединный луч. Их глава все тот же Турфаролла, продолжал держать у здания сената, весьма поубавившуюся от прежней численности силу, но то уже не были солдаты подчиненные сугубо Турфаролла, они больше подчинялись крикам с площади, Камоно-Локано и даже Монти.

Однако число сторонников роялизма росло не по дням, а по часам и могло бы перевалить сторонников Монти, и сторонников президента, не известно чего сторонников, если б не были объявлены выборы на отсутствующие места и доведение числа сенаторов до прежней численности в шестьдесят сенаторов. С новыми продолжились буквально все тенденции, продолжали увеличиваться роялисты, продолжал колебаться за ограниченную монархию или республику. И наконец некоторые сенаторы продолжали все чаще и чаще отлынивать от заседаний, что дало Турфаролла возможность поставить об них вопрос на удаление, назвав его третьим самовольном отсеиванием, но проиграл его. С намеком заставили согласиться что причины могли быть самые уважительные. И пока работа сената сводилась главным образом к переговорам с послами губернатора, решили что особой обходимости в них не имеется и решать вопрос о них сенат будет в любом случае после строгого предупреждения.

Князь де Карини был почти равнодушен к происходящему, кое он всегда интуитивно ждал, и вот как бывает, когда оно случилось – успокоился. Бороться за что-либо не стоило, тем более что по своим каналам он знал что вся испанская собственность в Италии решенно уплывает как разменная монета в оплату за Испанию самую. Было только нужно умело сдать власть. Ему ужасно интересно было то как опасно спровоцировал Спорада народ из своей никчемности на большие дела, кои все также пойдут на руку ему же. Видно было Монсеньор решил поэкономить свои средства, используя силу приливной волны, без которой он был возможно слаб, но силен с ней.

С приближением к сенатской площади республиканский отряд встречал все большее количество препятствий, но их на каждой баррикаде неизменно пропускали, видя Одурелого с ними и чувствуя неподдельные приветствия к себе поднятой рукой человека с бородой к которому издали по виду возникали импонирующие чувства у защитников заслонов.

Цепочкой было идти, преодолевая валы баррикад, куда легче и в приближении к Сенатской площади эту оптимальность стали использовать для более быстрейшего продвижения. На площадь республиканцы вообще выбежали трусцой, издавая и там приветственный клич, ошарашивающий боевое охранение, состоящее из таких же солдат, что и они, если судить по одежде.

Вид итальянцев в военной форме давно уже перестал вызывать у восставших предубеждения, так как каждый служивший в гарнизоне испанцам давно уже перебежал на противную сторону. Но с подходившими цепочкой не знакомыми людьми обыкновенно растерялись, не зная как встречать. Ясность навел ведущий с бородой, обстоятельно объяснивший им кто он и что привел с собой три сотни марсальцев на корабле, который должен бы был привесть три сотни бутерцев надежно бы вставших на сторону правительства. Свои цели, которые он преследовал придя сюда, он объяснил просто: разрешить от сомнений относительно пути и снять камень с шеи на таковой.

С этими словами человек с бородой легко взбежал по ступеням во внутрь особняка, хорошо осведомленный положением вещей в сенате ведущим. Весь вид оного являл собой решительность и спонтанность, указал своим сторонникам окружать серединный луч, а сам двумя-тремя сопроводителями подошел к ораторской трибуне.

Дождавшись когда его солдат достаточно соберется в зале чтобы окружить плотным кольцом серединный луч, предводитель явных республиканцев поднял правую руку привлекая внимание:

– Объявляю четвертую чистку сената, от роялистов. Да здравствует республика!

Этот призыв дружно подхватили его солдаты. Одурелый и луч со сторонниками Монти. На другом луче вяло.

– Я Кончино д'Алесси! – представил он всем себя и показал рукой отвести пленных в подвалы.

Его имя произвело на окружающих самое ошеломляющее впечатление, даже на тех кого его солдаты под дулами ружей выводили из рядов и прогоняли далее. Каждый из них невольно обратил внимание, на внука того самого Джузеппе д'Алесси, лет больше сорока, то тот Джузеппе приходился ему дедом и в таком родстве в республиканском наследии от дела, совершенно сейчас чувствовалось насколько твердо и прочно будет он крепить традиции республиканизма и с ним прочно установится то чего желала партия республиканцев Монти и на большую половину партия президента. И общей республиканской партии, предстояло очень укрупниться партией сторонников д'Алесси, которых он выборно стал усаживать на освободившийся средний луч. То есть тем самым возводить в достоинство сенаторов. Маленькая удобная бюрократическая вошкотня.

После замены роялистов своими людьми сверх числа арестованных, сенаторов стало чуть больше шестидесяти. Немного поразмыслив д'Алесси сказал что: