Инна Туголукова - Непорочное зачатие Страница 14

— Пить меньше надо и не строить из себя английскую королеву, — раздраженно бросил Феликс, поднимаясь из кресла. — Ладно. Спать пора, а то сами будем завтра как с похмелья.

Он помахал рукой и направился к выходу.

— Да-а, — зевнула Татьяна. — Утро вечера мудреней. Спокойной ночи! — Она выключила свет и свернулась калачиком.

Проснулись они поздно. В окно сквозь планки жалюзи рвались лучики солнца. Звенел разноголосый птичий базар.

— Ой, Танька! — сладко потянулась Женя. — Как пришла сюда — ничего не помню. Будто выключили меня. Но зато какой сон мне приснился… — Она мечтательно зажмурилась и без всякого логического перехода закончила: — Наверное, я все-таки полная дура!

— Да уж, — саркастически усмехнулась Татьяна. — То ли Бог тебя бережет, то ли черт попутал.

— Что ты имеешь в виду? — удивилась Женя.

— Ну вот не помнишь-то ты ничего почему?

— Почему? — переспросила Женя, все еще пребывая во власти своего чудесного сна.

— «Почему-у», — передразнила Танька. — Потому что выпила шампанского и отключилась. А кавалер твой поскучал-поскучал и ушел не солоно хлебавши.

— Ой, как неудобно! — ахнула Женя. — И что это у меня все как-то нелепо получается? Воистину черт попутал.

Она расстроено запустила пальцы в гриву растрепанных волос и поникла. Потом решительно тряхнула головой и весело сказала:

— Я попрошу у него прощения за завтраком. Публично! — Она засмеялась. — И знаешь, Танька, все теперь будет по-другому. Вот увидишь…

Женя взглянула на часы и пулей вылетела из постели.

— Боже! Мы опаздываем! Скорей, а то завтрак кончится.

Они быстро умылись, смеясь и отпихивая друг друга, и побежали в столовую. Но за столиком у окна их ждал один только Феликс.

— Привет! — еще издали помахала ему рукой Женя. — А где Володя?

— Он уехал, — сказал Феликс, отводя глаза. — Еще ночью.

20

«Вот и отдохнули», — думала Татьяна, поглядывая в огромное зеркало на Женю, которая стригла клиентку и даже перебрасывалась с ней короткими фразами, но мыслями — и это было видно — витала совсем в иных сферах.

Она осунулась, побледнела, под глазами залегли глубокие тени. И вся как-то поникла, увяла.

«Называется, отвлекла подругу, развеяла! — корила себя Татьяна. — А на самом деле добила ее окончательно. Но кто же знал, кто знал! И ведь не поймешь, кто из них больше виноват, — размышляла она, ловко работая ножницами. — Неужели Женька оказалась права и Лаптев просто бабник, не способный на серьезные отношения? Не обломилось ему — плюнул и уехал. Или это она все испортила — сама себя перехитрила?..»

Так или иначе, но случилось то, что случилось. И Женя, день за днем прокручивая в памяти минувшие две недели, винила во всем только себя одну — все больше и больше.

Тоска по Лаптеву росла, убивая остальные желания и потребности души и тела. Она как робот выполняла свою работу и все, чего требовали от нее обстоятельства жизни, почти ничего не ела и являла собой воплощенную скорбь.

Она думала только о нем, помнила каждую черточку его дорогого лица, каждое слово, каждый жест. Но самым бесценным, самым мучительным воспоминанием был тот дивный сон, который мог бы стать явью, если бы не ее глупость, нелепая гордыня, если бы, если бы, если бы…

Но мысль о том, чтобы найти Лаптева, ни разу не пришла ей в голову: он уехал и тем самым обрубил все концы. Приговор был окончательным и обжалованию не подлежал.

Татьяна поехала к Жанне Александровне, все ей рассказала, стараясь сохранить объективность.

— Бедная моя Женька! — вздохнула та. — Из огня да в полымя.

И отправилась к дочке в надежде, что найдет слова, способные ее утешить.

Но Женя пока еще не могла говорить о своей новой потере — так было больно, а мать не решилась задать вопроса.

И только в октябре, второй уже раз не дождавшись «тех самых дней», Женя забеспокоилась и поведала о своих проблемах подруге.

— Может, ты беременна? — осторожно спросила Танька, сверля ее пытливым взглядом.

— Ну, разве что от Святого Духа, — засмеялась Женя.

— Нет, Жень, действительно ничего не было? — не отступала та.

— Ты сама знаешь, что ничего, — начала сердиться Женя.

— Ну, а что же это тогда такое? — недоуменно развела руками Танька.

— Меня еще и по утрам подташнивает, — подразнила ее Женя, — голова кружится и грудь болит…

— А ты вообще перестань есть, — завелась Татьяна. — Тогда хоть отойдешь без мучений. Без тошноты…

— Я тоже думаю, что это результат стресса, — примирительно сказала Женя. — Пора взять себя в руки. А то что же мне теперь — умереть во цвете лет и в полной распущенности?

— Уф-ф-ф! — шумно выдохнула Татьяна. — Будем считать, что кризис миновал и больной пошел на поправку.

Женя засмеялась (впервые за эти два месяца!) и предложила отметить сие замечательное событие.

Но когда и ноябрь не принес никаких изменений ни в состоянии, ни в самочувствии, Женя всерьез забеспокоилась и засобиралась в консультацию, дабы выяснить, что же все-таки с ней происходит.

Она гнала от себя мысли о возможных роковых заболеваниях, но то, что услышала, ей и в голову не могло прийти!

Прямо из консультации она поехала к Татьяне и, едва та открыла дверь, прямо с порога объявила:

— Танька, я беременна!

— От Святого Духа? — глупо улыбаясь, спросила подруга.

— Уже четвертый месяц… — Губы у Жени задрожали, и она прикрыла их рукой.

Они молча смотрели друг на друга несколько мгновений, потом обнялись и заплакали.

21

Лаптев третий месяц сидел в Норильске. Судебное разбирательство занимало практически весь день, а вот вечера оставались свободными и доставляли массу ненужных проблем.

За день он уставал от бесконечной говорильни, неподвижного многочасового сидения, бумажных завалов и неослабевающего накала страстей. Читать не хотелось, телевизор смотреть — тем более.

Можно было бы пообщаться с братьями-адвокатами, но на всех этих тусовках неизменно присутствовала Марина, а значит, дорога туда была ему заказана.

Марина Стингер. Поначалу Лаптев решил, что Стингер — это фамилия. Оказалось — кличка. И он подивился, как точно она отражает суть этой женщины. Марина безошибочно находила любую цель, правда в отличие от своего смертоносного прототипа не всегда ее уничтожала.

Она не потрясала воображения ни лицом, ни фигурой, но стоило ей переступить порог, как в воздухе начинали потрескивать электрические разряды и все мужчины, как стрелки компаса, моментально реагировали на нее.