Ольга Тимошина - Одна французская зима, которая ничего не изменила Страница 14

Согласно разуму, она должна дать себе шанс пожить в Европе. В стране с высоким уровнем жизни, образования и медицины. Она вдруг осознала, что думает о Франции, так будто читает строчки из политинформации, а на самом деле она ее совсем не знает. И судьба дает ей шанс познакомиться с Европой, пожить всего лишь в нескольких км от Монако, от таких мест как Антиб, Сан Тропе, Канны. Разве это не царский подарок за все то, через что она прошла в Москве. Эта унизительная система образования, вонючие грязные офисы в начале карьеры, и снобские, но мертвые в последние дни ее карьеры. Эти пробки, лживые друзья и любовники, убогие московские квартиры, взяточничество чиновников, подлость ментов, кругом обман, вранье, нестабильность, двуличие… Алена не на шутку взбесилась, вспоминая, о столице.

Она вспомнила себя выкинутой с дороги милицейской машиной в кювет, по тому, что нужно было дать дорогу чиновнику. В 30 градусов мороза, она рыдала в перевернутой на бок машине, пытаясь дозвониться до страховой компании, которой было заплачено за помощь на дороге. Никто не остановился, чтобы помочь ей. В ответ она слышала, только автоответчик, и многообещающую рекламу. Потом она шла по ночному шоссе и пыталась поймать машину, но останавливались только дальнобойщики, принимающие ее за проститутку. В окончании истории ее подобрал милицейский уазик и увез в отделение, засунув на заднее сидение с вонючими таджиками. У нее отобрали новый телефон, стоивший ей половину зарплаты, в файлах которого был отчет о проделанной работе. Алена вернулась домой под утро, подхватив воспаление легких, закончившееся увольнением с работы, за сорванную встречу. И подобных историй в ее жизни было предостаточно, и что же она еще тут себе думает? Выбирает.? Конечно, надо ехать, надо начинать новую жизнь там, где ее ждет любимый человек, они увидятся и все станет по-прежнему. Глотая слезы радости от принятого решения, она, наконец, заснула. Утром пришла бумага из Джакарты о полученном приглашении, ожидание которого растянулось почти на два месяца, вместо пары недель…

Провожать Алену вышел весь лагерь. Светка рыдала как сумасшедшая, причитая и всхлипывая так, что у Алены создалось впечатление, будто ее провожают навсегда. Или даже провожают в последний путь. Да и вообще все были какие-то грустные. Как выяснила она потом, из долгой переписки, которую вела холодными зимними ночами с некоторыми обитателями братства, все грустили по тому, что просто уезжал «еще один человек». Это означало, что когда-нибудь наступит день, и каждый должен будет уехать, улететь, уплыть, одним словом покинуть Бали, то единственное место на всей планете, где все до единого обитатели лагеря были счастливы. Все понимали, что когда-нибудь наступит конец, у каждого он будет свой: конец сбережениям, мечтам, отношениям. Но этот день неминуемо придет, потому… потому что все кончается. Потому что мы конечны. Вот кажется и Аленина молодая любовь, похоже тоже начала подходить к концу. Так плохо в жизни, как в тот момент ей еще никогда не было. Ее душа, тело, каждая клеточка ее мозга кричали ей: «Останься!». Но то, что люди называют разум, логика, рациональность подталкивали: «Конечно уезжай, такой шанс!»

Она обняв каждого, ощущая теплоту и искреннюю привязанность, удалилась на берег океана. В груди сильно болело. Стая собак легла у нее ног, бросая на нее тоскливые взгляды. За горизонт упала звезда: «Я хочу вернуться сюда»: прошептала Алена и смыв горькие слезы теплой океанской водой, поплелась к ожидавшей ее машине.

В зале ожидания, перед посадкой в самолет, она вдруг потеряла сознание. Очнувшись Алена увидела встревоженные лица балийских врачей, заботливо уложивших ее на свои колени.

– Мадам, мадам, что случилось? – заглядывая ей в глаза, ласково спрашивал молодой доктор, – Что мы можем для вас сделать?

– Ничего, ничего, – шептала она, – уже ничего нельзя. Спасибо.

На дрожащих ногах она зашла в самолет.

Формальности с визой были легко улажены. Уже через два дня она летела во Францию. В Джакарте Алена немного успокоилась, часами болтала по интернету с Томом. Она побродила по городу, привыкая к огромному количеству людей на улицах, к пробкам, к одетым в костюмы людям. На Бали она провела счастливые месяцы, не замечая как неслись дни, в которых растворилась вся ее печаль и боль, привезенная из Москвы. И вот чем ближе к отъезду, тем больше заполнялось ее сердце все той же старой тоской и неопределенностью. «Все будет хорошо, все будет хорошо», – шептала она как заклинание, когда в иллюминаторе показалось Лазурное море южного берега Франции.

Под крылом потянулась длинная полоска земли. Море и вправду было лазурного цвета, туда сюда скользили яхты и несмотря на глубокую осень, повсюду чувствовалась жизнь: ветки дорог переплетались с многочисленными развязками, повсюду мигали сигналы светофоров, разноцветные машины спешили по всем направлениям и хвост тонкого красного поезда исчез в одном из туннелей.

– Не Бали, – оценила Алена, с интересом разглядывая приближающуюся землю. Там на посадке можно было разглядеть только гребни волн и макушки пальм. Самолет коснулся взлетной полосы и покатился по европейски вылизанному, чистому аэропорту. Через 10 мин она прошла паспортный контроль и через стекло вдруг увидела Тома, который с нетерпением бросал взгляды в толпу. Алена бросила сумки, и не думая ни о чем понеслась навстречу. Она прижалась ладонями к холодной витрине и плакала. Том гладил ее руки и что-то кричал. Как же она соскучилась, как она могла думать, что не любит его, такого родного и близкого ей человека.

– Иди, иди, – кричал он, указывая ей на дверь.

Там на Бали, она почти уже решилась, почти уже представила себе жизнь без него, и вдруг сейчас в одну секунду поняла как ошибалась, как на самом деле любила. Ведь только благодаря этой разлуке, она поняла то, чего так давно боялась и избегала: любить.

Прорвавшись сквозь неторопливых людей медленно выходящих из зала прилета, она рухнула в объятия Тома и долго плакала у него на плече. Том был ошарашен такой неожиданной истерикой, но списал все на долгий перелет и разлуку. Он тоже очень соскучился по этой «чудной» русской.

«Наконец то», – вздыхала Алена, сидя в такси, – «весь этот кошмар кончится. Наконец-то глупые мысли оставят мою бедную голову, я выучу этот язык ради Тома, я буду хорошей женой, я больше никогда не расстанусь с ним», – думала она вцепившись в его куртку.

И она вдруг опять разрыдалась, но на этот раз от счастья.

Спустя час она лежала в объятиях Тома и сладостно улыбалась, она даже не заметила, куда они приехали. Прямо с порога он зацеловал ее так сладко…, так страстно, что она почти потеряв сознание, рухнула на пол, очнувшись только что. Она любовалась его обнаженным торосом, бедрами, шеей со вздутыми венами. Алена уткнулась носом в него, и дышала, словно это была ее последняя возможность глотнуть кислород. За окном опустилась ночь, но свет зажигать не стали. Они пролежали в объятиях друг друга до самого рассвета, то проваливаясь в глубокий сон, то как сумасшедшие, впиваясь в друг друга вновь и вновь. Взгляды их растворялись друг в друге полные нежности и радости.