Мария Нуровская - Танго втроем Страница 14

– Пан Анджей… а что, если Зигмунд откажется играть вместе со своей женой…

– С бывшей женой, – поправил он меня. – Когда откажется, тогда и будем думать. Ведь пока он не отказался.

– Но у Эльжбеты вы роль не отнимете?

– Нечего пока еще отнимать, она здесь даже не появлялась.

– Она придет.

– Ну, вот пускай сперва придет, а там будет видно, – отрезал Бжеский и скрылся за кулисами.

Я осталась в зале одна. В до боли знакомой мне атмосфере: дощатая сцена, запах пыли. Это была моя среда обитания, но я вдруг в первый раз почувствовала себя здесь чужой. И кажется, впервые осознала, какую опасную игру затеяла. Я заварила всю эту кашу, мне ее и расхлебывать. Я ответственна за то, что произойдет дальше. А что может произойти, зависело уже не от меня. Вернее, от меня все-таки немного зависело, поскольку подсознательно я чувствовала, что никто, кроме меня, не сможет уговорить Зигмунда, только я могу на него повлиять. Неважно, как я этого добьюсь, главное – склонить его на свою сторону, чтобы он сыграл в спектакле и позволил сыграть в нем своей бывшей жене. Он был у нее в долгу. Я проанализировала его слова. Он сказал, что она слабая и может психически сломаться, не справиться с ролью. Наверное, не стоит интерпретировать его поведение как бунт мужчины, который не хочет, чтобы ему напоминали о том, что когда-то у него была другая жизнь и что он поменял старую жену на молодую. Зигмунд однажды признался в интервью, что не сентиментален и не любит оглядываться назад. Наверное, все-таки дело не в этом. Быть может, он на самом деле боится за нее. Не хочет, чтобы ее постигло разочарование, и поэтому так возражает. Надо убедить его в том, что Эльжбета должна рискнуть, мы все должны рискнуть. Ради ее блага и ради театра… Трескучие, громкие слова… а что, если Зигмунд прав и из этой затеи ничего не получится? Тогда что? Как она потом вернется в свой пустой дом?.. Б-р-рр… даже подумать об этом страшно. Даже если у нее хватит смелости просто выйти на сцену, одно это уже станет победой. Если нет, все останется для нее по-прежнему. Вдруг меня охватило пронизывающее одиночество. Я была на этой сцене в образах Ирины, Джульетты, Катарины из «Укрощения строптивой», в ролях, которые так нравились зрителям. Мои роли всегда были для меня опорой, а сейчас я почувствовала себя неуверенно, как будто оказалась здесь в первый раз. Я, актриса, вдруг взялась за режиссуру, захотела срежиссировать чужую жизнь, к тому же не только в театре. Имею ли я на это право?! Дарек не раз упрекал меня в том, что я путаю свои желания с действительностью. А если искорки таланта в ее горящих глазах – только иллюзия? Нет-нет, я не могла так жестоко ошибиться. Когда я в первый раз увидела ее лицо… Это было лицо, просто созданное для сцены. Поэтому я тогда и сказала, что ее ждет более интересная роль. Я не думала о ней как о брошенной жене, я думала о том, кого она сможет сыграть. «Врачи сказали, что сгнила моя кровь, я вижу дьявола, и боюсь его». Сперва мы этого не поняли, а ведь уже в тот самый день – хотели мы того или нет – она была Мадленой, а я Армандой…

Бжеский так неслышно появился из-за кулис, что я испугалась.

– И что это вы все такие нервные, – скривился он, заметив, как я вздрогнула всем телом. – Это всего лишь я, ваш режиссер. Пришел сказать – звонила твоя Мадлена, она едет сюда…

Все шло хорошо, на генеральном прогоне в конце зрители вскочили с мест и, стоя, долго рукоплескали. Такое на самом деле бывает нечасто. Зритель на генеральной репетиции – всегда особый. Так почему же так произошло? И кто был виноват в этом?

Дожидаться ее я не стала, покинула театр, посчитав, что так будет лучше. Бжеский пытался меня задержать, как будто боялся разговора с Эльжбетой Гурняк один на один.

– Вы же директор этого театра и режиссер в одном лице, вам и решать, – полушутя сказала я. – Я-то тут при чем?

– Ах ты, маленькая змея, – воскликнул он в тон мне, но с серьезным лицом. – Заварила кашу и убегаешь.

– Но я же вернусь.

– Очень на это надеюсь, – буркнул он.

Домой ехать не хотелось, я знала, что Зигмунда еще нет – у него до позднего вечера были занятия в театральной школе. Я решила пройтись по магазинам, покупать особо ничего не собиралась – просто поглазеть. В городе появилось столько разных магазинов, достаточно прогуляться по Новому Святу и почитать надписи на вывесках: «Нина Риччи», «Кристиан Диор», «Эсте Лаудер»… От этих названий пахло роскошью. Я зашла в бутик модной одежды с итальянским названием: ярко освещенный зал, стены в зеркалах, дорогие наряды на манекенах, которые можно было рассматривать со всех сторон. С неуверенной улыбкой, я стояла, обнаружив, что и себя могу видеть со всех сторон. Пожалуй, впервые в жизни я так подробно разглядывала свое отражение. От моего хорошего настроения не осталось и следа. Потому что только в этих зеркалах от пола до потолка я заметила, насколько изменился мой облик. Я увидела чужую, незнакомую мне девушку с затравленным взглядом. Будто что-то засело у нее внутри и не отпускает. Этим «чем-то» был страх. Страх перед тем, что может произойти, перед тем, чему она, эта девушка, не в силах будет помешать. Страх, что Эльжбета не возьмется за роль. Что не примет предложение режиссера. Что Зигмунд согласится на роль или от нее откажется… словом, я боялась всего. В общем, как в греческом театре – любой выход из положения может обернуться трагедией. Но пойти на попятный я уже не могла – занавес неумолимо скользил вверх.

Зигмунд вернулся домой поздно вечером, я была уже в постели. Когда он вошел в комнату, я притворилась спящей. Но он тут же разгадал мое притворство.

Видимо, тогда я еще была плохой актрисой, теперь мне удается его обмануть. Сейчас он играет в пьесе, которую пишу я сама…

– Вижу, что не спишь, – сказал он. – Извини, что не сдержался, вспылил, больше этого не повторится. И… так и быть… приглашайте ее в постановку. Если вам это настолько нужно, то берите ее в спектакль. Но помните: я вас предупредил. Особенно об этом нужно помнить тебе.

– Почему именно мне? – спросила я, открыв глаза.

– Потому что эта ситуация тебя явно забавляет.

– Слишком велика цена вопроса, чтобы эта ситуация могла забавлять или не забавлять меня, – отрезала я.

– Это уж точно. Бжескому кажется, что он напал на золотую жилу, что его идея гениальна. Он хочет привлечь в театр зрителя. С таким же успехом он мог бы нанять акробатов, клоунов и глотателей огня, а не развлекать публику за наш счет.

– Нам, актерам, всегда приходится платить.

– Да, но на сей раз, кажется, дорого заплатить придется Эльжбете. – Никогда еще в наших с ним разговорах не звучало ее имя – Зигмунд всегда называл ее «она».