Мария Нуровская - Танго втроем Страница 15

Я приподнялась на локте:

– А разве до этого ей не приходилось дорого платить? Ты на целые годы посадил ее дома, запер в четырех стенах, а потом оставил в этих стенах в полном одиночестве.

– Я не собирался ее запирать в четырех стенах. Это был ее выбор.

– И теперь выбор снова принадлежит ей, так почему ты так яростно возражаешь?

– Она не ведает, что творит.

– А может быть, ведает? Тогда не понимала, а теперь понимает?

– Вы всегда правы!

В тот момент я не поняла, имеет ли он в виду женщин вообще или ставит меня на одну доску со своей бывшей женой. Но предпочла этого не выяснять.

Когда я пришла в театр, никого еще не было. Я сидела за столом в репетиционном зале и разглядывала свои ладони. Делала это так внимательно, будто видела в первый раз. «Она придет, – билась в голове единственная мысль, – обязательно придет…» Постепенно стали собираться актеры, пришли уже почти все, не было лишь Зигмунда – у него в это время были занятия со студентами. Играть за него должен был режиссер, который, кстати, тоже еще не появился. Но вскоре пришел и он. Теперь недоставало только Эльжбеты.

– Ну что, можем начинать? – спросил Бжеский, как будто не замечая отсутствия Гурняк.

А потом послышались шаги, и все как по команде повернулись к двери. На Эльжбете были свитер и брюки. Волосы старательно уложены. Макияж, правда, чересчур яркий для этого времени суток. Впрочем, это на мой вкус. К тому же у меня был один бзик: я не переносила, когда мне припудривали нос, что уж говорить о театральном гриме, в котором я, как в маске, чуть ли не задыхалась. И каждый раз умоляла гримершу, чтоб она не так сильно работала своими кисточками, штукатуря мне лицо. «Но пани Оля, – возражала она, – при таком освещении ваших глаз не будет видно из зала». – «По крайней мере, нос будет виден», – отшучивалась я. Теперь можно было позволить себе шутить на тему моего носа. Как оказалось, он не был препятствием для проникновения в царство Мельпомены. А ведь когда-то я даже подумывала о пластической операции. Но я – это я. А Эльжбета просто хотела произвести впечатление на труппу при первом знакомстве. Я, конечно, понимала ее, но предпочла бы, чтобы она вошла в зал с тем лицом, которое я увидела во время нашей первой встречи. Возможно, не будь того первого раза, ее приход сюда не состоялся бы. Я стала инициатором ее возвращения в театр. И была этим очень горда. Все мои страхи мгновенно улетучились.

Началась репетиция пьесы, коллеги заняли свои места.

– Минуточку внимания, – обратился ко всем режиссер, стоя во главе стола, и все тут же затихли, глядя на него. – Мы собрались здесь, чтобы совместными усилиями возродить к жизни бессмертное произведение Михаила Булгакова, драматурга, особенно близкого нашему театру. Наш театр уже ставил такие его пьесы, как «Дни Турбиных», «Собачье сердце», «Александр Пушкин», а теперь вот решено сделать инсценировку его пьесы «Кабала святош». Пьесы Булгакова нисколько не устарели, напротив, им суждена полнокровная жизнь на театральных подмостках и дальше, поскольку Михаил Булгаков – мастер великих обобщений…

«Вот болтун, – подумала я, – скорее бы уже переходил к сути дела».

Я украдкой посматривала на Эльжбету, которая сидела в самом конце стола, в некотором отдалении от остальных актеров. Ее лицо с тщательно наложенным макияжем оставалось непроницаемым. Чем стала для нее новая встреча с театром? Сильно ли она волновалась?

– Роли распределены следующим образом, – режиссер наконец перешел к конкретике, – Мольера сыграет Зигмунд Кмита, отсутствующий сегодня по уважительной причине, его подменяю я. Мадлена – пани Эльжбета Гурняк, что мне особенно приятно объявить, поскольку пани Гурняк возвращается на сцену после долгого перерыва… – Эльжбета никак не отреагировала – на ее лице не дрогнул ни один мускул. – Образ Арманды, уверен, как обычно, блестяще воплотит на сцене наша звезда… – И тут на его лице появилась сияющая улыбка, обращенная в мою сторону.

«Зачем он все это говорит? – промелькнуло у меня в голове. – Неужели хочет унизить ее, столкнуть нас лбами, шут гороховый!»

Не подозревая о моих мыслях, Бжеский распространялся дальше:

– В роли Мариэтты Риваль выступит студентка второго курса театрального училища, пани Сюзанна Соколик. Мы считаем, что нашу молодежь пора приучать к настоящей сцене, поэтому пригласили ее участвовать в нашем спектакле. Сегодня она отсутствует – у нее занятие с нашим главным героем, Жаном Батистом Покленом де Мольер, в театральной школе, на следующей репетиции они оба появятся… Маркиза де Шаррона, архиепископа города Парижа, будет играть… – Дальше перечислялись фамилии других моих коллег, но я отключилась, будто внезапно потеряла слух – губы режиссера шевелились в тишине.

«Хорошо, что на сегодняшней репетиции нет Зигмунда, – думала я, – даже очень хорошо. Эльжбета успеет привыкнуть к новой для нее ситуации, а он подключится чуть позже, и будем надеяться, что это произойдет не так болезненно». Все обратили взоры на стол, где лежал проект сценографии. Вслед за коллегами я встала и подошла к столу, чтобы посмотреть, но особенно не рвалась разглядывать детали. Потом речь зашла о костюмах.

Действие должно было разыгрываться за кулисами театра Пале-Рояль, где актеры Мольера играют вместе с мастером его же пьесу «Мнимый больной»[4]. Такое могло быть на самом деле, наверняка так и было. А теперь мы изображаем их выходы на сцену и уходы за кулисы, где они ведут приватные разговоры. Эти приватные разговоры придумал другой, уже ушедший из мира гений – Булгаков. По мановению его вдохновенного пера Мольер, игравший роль Сганареля, появляется за кулисами и, тяжело упав в кресло, кричит: «Воды!»

Итак…

– Воды! – С этого восклицания, прозвучавшего из уст режиссера, заменившего во время репетиции пьесы Зигмунда, началось наше новое театральное приключение.

Актер, назначенный на роль Бетона, жестом подает Мольеру стакан:

– Сейчас.

Другой актер:

– Король аплодирует!

Режиссер:

– Полотенце мне! – Воображаемым полотенцем вытирает пот со лба.

И теперь она:

– Скорее! Король аплодирует!

В этот момент меня охватило чувство такого восторга, что я с трудом сдержалась, чтобы не сделать какую-нибудь глупость: засмеяться во весь голос или вскочить с места и скакать от радости. «Получилось! Получилось!» – кричал кто-то внутри меня. Хотя это было самое начало первой репетиции и Эльжбета прочитала только первые слова роли:

– Скорее! Король аплодирует!

Я сделала это! Добилась своего! Уже тогда, тем дождливым днем, выходя из библиотеки Госфильмофонда, я упрямо думала: не должна папка с надписью «Эльжбета Гурняк» оставаться такой тонкой, она просто обязана пополниться еще парочкой конвертов с рецензиями. Вот такая мысль засела у меня в голове. Совсем как у Иуды, который хотел все исправить. Только ему не удалось это сделать…