Ирландский спаситель - М. Джеймс Страница 14

точно определить, но что заставляет меня нервничать, ожидая, когда упадет вторая туфля. Что-то еще, кроме того факта, что он заботиться обо мне? Тихий, насмешливый голос в моей голове напоминает мне об этом факте, заставляя мое сердце опускаться еще ниже. И это правда. Неважно, насколько Александр нежен со мной или как хорошо он заботится обо мне, факт остается фактом, я принадлежу Александру. Он купил меня, заплатил другому человеку деньги за человеческое существо, и это само по себе должно быть неисправимо. Не должно иметь значения, что, когда кто-то прикасается ко мне нежно, с добротой, и это так приятно, что я хочу простить все, просто чтобы почувствовать это снова.

Прошло так много времени. Так давно я не испытывала счастья, или комфорта, или удовольствия. Я цеплялась за тот день в саду с Лиамом именно по этой причине, потому что это дало мне частичку счастья, проблеск женщины, которой я была раньше. А затем я потеряла это, так же быстро. Я не могу полагаться на Александра в этих вопросах. И все же…

Что, если он — это все, что у меня когда-либо будет? Что, если этот мужчина, который нежен со мной, даже если он странный и переменчивый, мужчина, который, кажется, не хочет причинить мне вреда, это все будущее, на которое я могу положиться? Я могла бы попытаться сбежать, но не в ближайшее время. Я физически не в состоянии попытаться уйти, и у меня нет ни денег, ни средств, чтобы достать билет куда-либо или даже прокормить себя, в стране, где я говорю на малой толике языка.

Дверь открывается, и мои глаза распахиваются, когда входит Александр со свежим подносом. На этот раз пахнет колбасой, и я вижу какое-то слоеное тесто с зеленью, обернутое вокруг ломтика мяса темного цвета, а также чашку чая и стакан воды. Александр ставит поднос мне на колени, садится на кровать у моих ног и многозначительно смотрит на меня.

— Тебе нужно поесть и набраться сил, малыш. Откуси кусочек. Это очень вкусно. Одно из моих любимых блюд, в кафе неподалеку отсюда. Возможно, я свожу тебя туда как-нибудь.

Он говорит это так небрежно, как будто это само собой разумеющееся, что он может пригласить меня в кафе, например, на свидание. Это звучит так нелепо, что мне хочется рассмеяться, но я не делаю этого. Я не хочу снова его злить, и, кроме того, у меня урчит в животе. Еда пахнет восхитительно, и я беру посуду, замечая, какая она тяжелая.

— Настоящее столовое серебро. — Александр замечает, как я взвешиваю его на ладони. — Ничего из того дешевого дерьма, к которому вы, американцы, привыкли. — Он ухмыляется, когда видит мое лицо. — Ничего против американцев, конечно, — добавляет он голосом, который предполагает, что он действительно имеет что-то против них.

— Все мои друзья американцы, — тихо говорю я, отрезая кусочек теста с начинкой из сосисок. — Они все милые люди.

— В некотором смысле, возможно. — Александр пожимает плечами. — Женщина вроде той итальянки на другой сцене, она была твоей подругой? Она скорее была продуктом традиций ее семьи, чем страны, в которой она жила. То же самое касается и тебя. Возможно, ты жила и ходила в школу в Америке, но часть тебя всегда будет русской. Так же, как и я, до мозга костей француз. Где бы я ни жил, “Да здравствует Франция” всегда будет глубоко в моей душе.

— София. — Я хватаюсь за его первое утверждение, цепляясь за него, как за плот. — Итальянская девушка, ее звали София, а другую девушку звали Саша. И двое детей… ты знаешь, что с ними случилось? Их тоже кто-то купил?

Александр делает паузу на мгновение, затем качает головой.

— Нет, к сожалению, я не могу сказать тебе ничего из этого, куколка. Я купил тебя и ушел до того, как произошли какие-либо другие транзакции. На итальянскую девушку смотрела пара, кажется, греческий магнат судоходства и его жена. Но я не знаю, что из этого вышло. Что касается детей… — Его глаза сужаются, выражение лица темнеет. — Со стороны Егорова плохой выбор, торговать детьми. Я, конечно, сам взял это на заметку.

Я моргаю, глядя на него.

— Так ты думаешь, это плохо?

— Merde! (франц. Дерьмо) Восклицает Александр, пугая меня так, что я останавливаюсь с кусочком на полпути ко рту. — Продажа детей? Конечно. Это чистое зло. Такой мужчина не должен дышать тем же воздухом, что и любой искушенный индивидуум. Ни за кого другого я бы не отдал ему свои деньги в знак протеста против такой вещи. Но за тебя…

Его голубые глаза поднимаются к моим, изучая мое лицо, и я вижу, что в них что-то задерживается, какая-то глубокая и темная эмоция, которую я боюсь увидеть слишком отчетливо. Вместо этого я подношу кусочек еды ко рту, глядя в свою тарелку. Вкус разносится по моему языку, что-то насыщенное и игривое, и я пытаюсь сосредоточиться на этом. Но мое сердце бешено колотится в груди, и я все еще чувствую, как взгляд Александра тяжело останавливается на мне.

— Ради тебя я не мог устоять, — тихо говорит он, его голос понижается на октаву, глубокий и грубый, акцент усиливается по слогам. От этого по мне пробегает дрожь, кожу покалывает, и я снова вонзаю нож в пирог, заставляя себя не смотреть на него. Его взгляд на мне кажется притягательным, как будто он тянет мой вверх, притягивая к себе.

— Это вкусно, — быстро говорю я. — Что это? По вкусу это не похоже ни на одну колбасу в тесте, которую я когда-либо пробовала.

Александр откидывается на спинку стула, и когда я поднимаю взгляд, я вижу, как на его лице мелькает хмурое выражение, как будто моя смена темы ему не понравилась.

— Кабан, — говорит он наконец. — Это кабанья колбаса в тесте с травами. Одно из моих любимых блюд.

Я киваю, откусывая еще кусочек.

— Это действительно вкусно, — повторяю я, с трудом сглатывая. Я не знаю, что сказать, как завязать светскую беседу с этим странным мужчиной, пока он наблюдает, как я ем. Однако я в равной степени не знаю, как выдержать его пристальный взгляд, полный эмоций, с которыми я не чувствую себя способной справиться прямо сейчас.

Этот человек купил меня, черт возьми. Какие эмоции он мог испытывать по этому поводу?

— Расскажи мне о том, чем ты раньше занималась, — внезапно говорит Александр. — Там, в Штатах. До…этого. — Он показывает на мои ноги, и я чувствую, как у меня снова сжимается грудь.

— Я не… это не очень интересно. — Я нервно облизываю губы. — Я действительно не знаю, есть ли что рассказывать. — Какого черта он хочет знать?

— Я знаю, что ты была балериной, — Александр произносит это спокойно, как будто это ничего не значит. Тем не менее, эти слова вызывают