Ирина Лобановская - Бестолковая любовь Страница 16

Сева кивнул.

— Проиграл?

— Сначала гроссмейстер решил: выиграю я запросто да еще деньги получу в придачу. Стал вести игровую переписку ходов. И вдруг видит: дело-то, оказывается, сложное. Время уходит. Изо всех сил он старался, сделал ничью за немалый срок. Пришлось все равно некоторую сумму отдать, но хоть от крупной отвертелся. И невдомек ему было, что он не с автором писем играл. Тот — пронырливый и хитрый — точно такой же спор затеял с другим гроссмейстером. И просто «списывал их вместе». Ну индеец! В результате — с обоих просто так содрал деньги, которые и сложил. Во афера! Художественная! Мастерская! Так что себя не перехитришь, а другого — запросто!

После того как его возлюбленную показали в знаменитой передаче «Аншлаг», которую еще не успели закрыть, хотя даже министры публично ратовали именно за это, Потап вознесся чересчур высоко. И говорил о своей Лоре с придыханием.

— Обижают ее! — жаловался он. — Известное дело — куда бабе с мужиками тягаться! Где имение, а где — наводнение… А они у нее фразы воруют. И друг у друга тоже. Вот у меня недавно сперли такой афоризм! «Не проходите мимо, а то пройдут мимо вас». Хорошая фразочка! Так вот — свистнули! И опубликовали. Туды-растуды… Теперь не докажешь, где имение, а где наводнение. Я еще тут сочинил: «Вышедшей в дамы и туз не страшен». Тоже напечатали. Под другой фамилией. Ну индейцы! И еще один афоризм — «Несолоно хлебавши живут только сладкоежки».

Сева всегда внимательно выслушивал Потапа.

Глава 10

— Вот на чем современные родители лажаются — на книгах! — как-то заявил Потап.

Сева удивился.

— Да, господин хороший! Узнают мама с папой, что дети увлекаются книгами и кино, и успокаиваются, и радуются: умные и полезные, мол, увлечения, ребятишки ведь не по улице шляются, а — читают! И родителей можно понять: они все так воспитаны и приучены к мысли, что книга или кино не могут научить чему-то откровенно плохому, на бессознательном уровне литература и искусство для них — «плюс», знака «минус» тут быть не может. Они выросли в эпоху идеологическую, цензурой отягощенную, когда действительно негативное произведение просто бы никуда не прошло. Но время изменилось. И теперь надо быть бдительными даже тогда — особенно тогда! — когда детишки увлекаются отнюдь не улицей, а книгами и искусством. Вот тут надо всегда интересоваться, что именно они читают и смотрят. Нынче отсева в этом плане нет. А книги — они как люди. Ведь не со всеми господами нормальному человеку стоит общаться, так и не все книги ему стоит открывать. Я вот читаю про индейцев — и доволен!

Сева с ним согласился.

Потап и Лора два раза в месяц отправлялись заседать в свой клуб фразеров и фразистов, где все, по рассказам Потапа, бранились и переругивались между собой, пытаясь доказать свое авторство. Потом они все дружно издали свои книжечки за свой счет тиражами сто, а то и пятьдесят экземпляров и понеслись вступать в Союз писателей. Его ничему не научил и не предостерег опасный пример большого географического Союза, и писательский точно так же развалился на множество маленьких, получивших свободу в борьбе за независимость. Правда, в пылу этой борьбы писатели не заметили и пропустили множество серьезных деталей — например, как и кому теперь учить молодых и как воспитывать читателя в русле рыночных отношений.

Маленькие союзики по примеру бывших советских республик потребовали вольной воли и повели борьбу за самоопределение и независимость, и их добились, прямо-таки выбили, вожделенные и обожаемые. А дальше что делать? Дальше выплыли серьезные вопросы аренды помещений, сбора взносов, помощи писателям… Но о какой помощи могла идти речь, когда творческий стаж отменили за ненадобностью еще в начале девяностых, Литфонд продали, писательскую поликлинику тоже… Начались кровавые бои и за Литфонд, и за дачи, но все — проигрышные, безуспешные… И сражения за членов союза, поскольку им теперь выпало на долю вариантов немало. В некоторые союзы принимали даже без книг, по рукописи.

Иногда Сева думал: а почему фразеры и фразисты считаются писателями? Разве сочинить двадцать — тридцать удачных фраз — литературное мастерство? В его представлении писатель должен творить, создавать, и должна быть эта самая обязательная триада: тема, проблема, идея… Плюс сюжет и композиция. Уж композиция — безусловно. При чем же тут фразы? Да их в любом романе великого мастера — сотни и тысячи! Неслучайно издано и переиздано столько сборников афоризмов, где цитируют Диккенса, Чехова, Достоевского…

Но Потап мыслил совсем иначе. Он уверял, что именно афоризм — вершина жизни.

— Произнеси пару умных слов — и ты уже премьер-министр! — хохотал Потап. — Запиши их — ты и вовсе Шекспир!

Работа Всеволода в журнале выявила еще одну интересную деталь — юмористы оказались самыми печальными и мрачными людьми на свете. Потап подтвердил это Севино наблюдение.

— Ты прав, господин хороший, — сказал афорист. — В основном, ну, за редким исключением, они насупленные и хмурые. Даже не знаю почему. Но они всегда такие депрессивные, раздраженные, угрюмей угрюмого и страдают язвами и всякими нервными болезнями. А исключение — это я. Приятное и почти единственное! — И он привычно расхохотался.

Может, комплексуют юмористы, думал Сева. Прекрасно понимают, что их творения не могут считаться литературой в настоящем смысле слова. Да еще от них все всегда ждут одного и того же: вот только рот откроют — и начнут острить! Шутки так и посыплются, как снег из тучи… Тяжкая задача. Примерно то же самое происходит и с художниками-авангардистами. Эти тоже постоянно до смешного серьезны, жутко пасмурны, везде и всюду болезненно видят насмешку над собой и опять же нервно расстроены. Соображают, что на самом деле попросту не в силах рисовать на настоящем уровне…

А так что же… Юмор — вещь, безусловно, полезная, однако требующая в обращении большой осмотрительности. Как, скажем, атомная энергия. И пересмешников неизменно ожидала суровая судьба, от тягот которой зарекаться нельзя, как свидетельствовала история. Но выбор мы делаем всегда сами.

И этот смех, даже издевательства за спиной… Сева предпочел бы, чтобы ему смеялись в лицо. С таким открытым человеком можно потом найти и общий язык, и подружиться. Но вот тот, кто смеется да иронизирует исподтишка, да еще над всем белым светом, другом никому никогда не станет.

Высказывать свои мысли Сева не решался. Обижать милого Потапа не хотелось. Его уже и так недавно больно оскорбил главный редактор. Наслушавшись дифирамбов Лоре и хвалебных песен в ее адрес, главный неосмотрительно поручил ей написать репортаж в текущий номер. Разрядница написала такое, что редактор сидел полдня бледный и взялся сам переписывать горящий материал.