Сьюзен Келли - Насколько мы близки Страница 18

С противоположного конца коридора донесся какой-то шум, я развернулась и пошла назад, на ходу читая таблички с кличками лошадей у каждого стойла – грубо вырезанные в дереве и украшенные обжигом буквы. Вечернее развлечение Наоми, не иначе, в приступе стервозности отметила я.

На выходе из конюшни меня на миг ослепил сноп света из распахнутой двери. А то, что открылось за дверью, парализовало.

Медношерстная кобыла была распята в центре круга. Распята – в буквальном смысле. Свинцовые вожжи, натянутые на подпорки, фиксировали ее голову, и лишь громадные серые глаза с желтоватыми белками стреляли в разные стороны. Гигантский язык то и дело ощупывал металл шипованной распорки, едва не протыкавшей нежную плоть губ. Подобные кандалам цепи, охватывающие лодыжки задних ног кобылы, тянулись к железному столбу, отчего ее передние ноги неестественно распластались. Хвост подхвачен и жалким мешком привязан к крупу. Неподвижное, скованное, животное издавало рвущие сердце вопли.

В поле зрения появилась Рут с обернутым тряпкой прутом в руке. Небрежно хлопнула прутом по заду кобылы и гаркнула:

– Отлично! Теперь от нее пахнет так, что ему не устоять! Ведите!

– С дороги! – прозвучал голос Наоми. – Стань поближе к ее голове. Наш мальчик возбужден и опасен.

Из дальнего, невидимого для меня края, пятясь мелкими шажками, в круг вышла Наоми, с явным трудом и всяческими предосторожностями ведя за собой другую лошадь.

Жеребец был грандиозен. Упираясь, вставая на дыбы, угрожающе прядая ушами, он бил копытами, фыркал и сопротивлялся все то время, пока Наоми подтягивала его к распятой кобыле.

Гигантские копыта вырывали комья из земляного пола, а из мощного корпуса жеребца вдруг вывалился немыслимых размеров член. Торчащий шланг из плоти толщиной превосходил среднее запястье, был ярко-розов, раздут и вульгарен. Пока я, онемев, следила за разворачивающимся передо мной спектаклем, жеребец дергался взад-вперед перед раздвинутыми задними ногами кобылы, задевая выпуклыми коленями ее дрожащий круп. Наконец рванул вверх, тяжело и неуклюже оседлав скованную кобылу.

И тут я их увидела. Наших девчонок, в футболочках, с трогательными хвостиками. Тоненькие ручки и ножки накрепко прицепились к шаткому заграждению, распахнутые глаза светятся натугой осмысления, рты раскрыты от ужаса.

– Рут! – завопила я, обретя наконец голос. – Рут! Не надо!

Мольба не была услышана, утонув в глухих ударах копыт о землю и круп кобылы, в яростных стонах и фырках взбешенного жеребца, во всех нервозных, устрашающих звуках, заполнивших душную атмосферу конюшни. Последний раз зверь рванул вверх и вперед, обрушив блестящий от пота торс на распятую кобылу. Под его огромной тушей она казалась съеженной, повергнутой в ужас, покоренной. У меня самой при виде этого жестокого приступа дрогнули колени, грозя подкоситься, а рту стало горячо и вязко от горькой слюны.

– А вдруг мы сейчас сотворим чемпиона штата?! – крикнула Наоми, не отходя от накрепко сцепленных лошадей. Забыв о детях, она игриво ткнула Рут в плечо, а потом с безобразной гримасой заржала и облапила Рут за спину.

Я стояла в проходе, стискивая кулаки, и меня трясло от чистейшей, опасной ярости.

– Рут!

Она оглянулась, заметила меня.

– Прил! – воскликнула весело, ничего не подозревая.

Убедившись, что Наоми справляется с обеими лошадьми – и с дрожащей кобылой, и с выдохшимся жеребцом, – она подошла ко мне.

– Каково? – Ее распирало от удовольствия. – Видела когда-нибудь, как спаривают лошадей? Классное зрелище, а-а?

Я открыла рот, но Рут еще не высказалась:

– После такого даже ты станешь феминисткой, верно?

– Как ты посмела, черт бы тебя побрал? – Я вцепилась ей в локоть – резко, с силой и наверняка больно. Сохранять хоть видимость самообладания было непросто, мой голос угрожающе скрипел, я толкнула ее назад, в сумрак конюшни, долой с детских глаз. – Как ты посмела - на виду у Бетти и Слоун?!

Рут посмотрела сначала на мои стиснутые кулаки и только потом в глаза.

– Спокойнее, Прил, – ровно отозвалась она. – Дети были в полной безопасности.

– В безопасности? – передразнила я сипло, с глухой, но явственной угрозой. – В безопасности от чего? От животных? Или от тебя? Как ты могла позволить моему ребенку увидеть такое? Эту забитую, жалкую кобылу, этого обезумевшего жеребца? Ей восемь, Рут. Восемь лет от роду! По-твоему, они когда-нибудь это забудут? Я тебя спрашиваю. Ты счастлива, что подарила им неизгладимое впечатление?

– Ради бога, Прил. Это лошади. – Она разжала хватку моих пальцев на своей руке. – Давно ты превратилась в ханжу? Это всего лишь спаривание животных, а не секс.

– А они всего лишь дети. Силы небесные! – почти выкрикнула я, задыхаясь, взмокнув от пота и гнева. – А эта прелестная финальная сцена между тобой и Наоми! Огромное тебе спасибо за то, что так тонко объяснила различие, но уж позволь мне отныне самой заниматься сексуальным образованием моего ребенка. Думаю… уверена!, что смогу показать ей иную сторону, покрасивее.

Я развернулась и с каменным лицом зашагала назад к залитому солнцем кругу, в уме сочиняя для Бетти неправдоподобную версию увиденного. За спиной раздался голос Рут:

– Я не хотела их потрясти, Прил.

Я продолжала идти.

Рут хмыкнула.

– Ну взгляни на это как на урок феминизма. Может, в какой-нибудь рассказ вставишь?

Я развернулась, в три шага преодолела расстояние между нами и прошипела ей прямо в лицо, со злобной отчетливостью проговаривая каждый звук:

– Какая удача. Какое удобство, что Рид дни напролет проводит на работе и приносит зарплату, чтобы ты могла сидеть дома и исповедовать феминизм!

Глаза и губы Рут сузились, но меня это не остановило. Я еще не закончила и по-ребячьи отпихнула ее от себя. Письмо из журнала, которое я машинально сжимала в пальцах, мятым комом упало на опилки, устилающие пол конюшни. Рут наклонилась и подняла его. Расправила, прочла и подняла на меня глаза.

– Мои поздравления, – сказала она спокойно, но голос ее был полон сарказма. – Наконец-то. Замечательно, Прил. Как все у тебя безупречно складывается. Безупречно, безупречно. Безупречный дом, безупречный муж, а теперь и безупречный рассказ.

– Мам!

Я обернулась. Силуэт Бетти темнел в ослепительно ярком прямоугольнике входа. Бетти помолчала в нерешительности, и от ее тоненького голоса, хрупкого тела глаза мои обожгло слезами.

– Ужасно хочется есть, – сказала она. – Поедем домой?