Сьюзен Келли - Насколько мы близки Страница 19

Я еще раз посмотрела на Рут и ответила, глядя ей прямо в глаза:

– Само собой, дорогая. Само собой.

– Слоун тоже хочет с нами.

– Вот и хорошо. – Я обняла ее за плечи и притянула к себе, будто защищая. – Идем.

То ли не имея желания, то ли не в состоянии произнести вопросы вслух, а возможно, ощутив мое настроение, девчонки ни о чем не спрашивали весь обратный путь, показавшийся мне бесконечным. Дома они затеяли игру в школу, и время от времени из комнаты Бетти неслись строгие окрики куклам, чтобы те вели себя прилично. Мой изобретательный сын, похоже, нашел себе другого водителя, и я вволю набегалась по кухне, гремя кастрюлями и сковородками, пока не отказалась от идеи домашнего ужина. Все равно Скотти вернется поздно – у него деловая встреча. А мы с девчонками пойдем в пиццерию! Отпразднуем, с горечью подумала я.

Рут нашла меня на нашей крошечной террасе позади дома, где я бездумно листала измочаленные листы толстого справочника «Писательский рынок», неисчерпаемого кладезя сведений для честолюбивых авторов. Изредка пробегая глазами предложения какого-нибудь неведомого журнала, я переворачивала страницы, усердно игнорируя Рут, молча опустившуюся рядом со мной на каменные ступеньки.

– Прил, – наконец заговорила она.

Я не отвела глаз от булавочного шрифта полупрозрачных листков.

– О чем твой рассказ, Прил?

Я подняла голову, уставилась на вытертую дочерна землю под качелями Слоун.

– Вообще-то… – из горла против воли вырвался глухой смешок, – о сексе.

Рут, я это чувствовала не глядя, улыбнулась.

– Как насчет безжалостности? Не забыла о ней?

Мой взгляд снова упал на раскрытый справочник:

– Тут некоему изданию под названием «Самородок» требуются рассказы о «садо-мазо, порке, страсти к ампутантам, фетишизме, педофилии». Как тебе?

– Никак, Прил. Всяческие «измы» мне недоступны.

Я захлопнула журнал.

– Еще как доступны. Феминизм.

Она опустила ладонь на мое колено:

– Прости меня, Прил. Честное слово… прости. За то, что я разрешила девочкам смотреть. Не надо было. Ты права. – Словно не решаясь продолжить, она облизнула губы. – И еще прости за то, что я подложила тебе свинью в такой день. Ты…

– Я это заслужила. За ту сцену, которую устроила. Ты тоже прости. Я вела себя безобразно. Просто я… взбесилась.

– Ты не виновата. Все нормально, я понимаю. Тем более учитывая сплетни, которые обо мне ходят. – Не обратив внимания на мой вопросительный взгляд, Рут взяла журнал, открыла и рассмеялась: – Бог ты мой! Очень подходяще. «На спине. Развлечения для авантюрных лесбиянок».

– Ты о чем, Рут? О каких сплетнях речь?

– Маловато времени отдаешь общению с народом, подруга.

– Кроме шуток, Рут. Что за сплетни?

Рут устало покачала головой, ладонью убрала волосы с глаз.

– О том, что я лесбиянка. Точнее, стала лесбиянкой. Как по-твоему, разница есть?

– Лесбиянка? – эхом отозвалась я, в полнейшем изумлении. Обвинение было смехотворно, но мне было не до смеха. – Лесбиянка, – повторила я тихо. Осмысляя.

Рут вздохнула:

– Возможно, так оно и есть. Не знаешь, лакмусовая бумажка для лесбиянок существует? Признаться, меня не отталкивает мысль о двух женщинах в постели. Правда, стричься «под ноль» я как-то не стремлюсь, хотя от юбок запросто отказалась бы. У меня даже имя какое-то… мужеподобное, верно? Рут. Коротко и грубо.

– Хватит. Это не смешно. Нечего строить из себя хамку.

– Знаю, что не смешно. Риду тоже совсем не смешно. Но что мне прикажешь делать? Отрицать? Только подолью масла в огонь. Оно того не стоит. И вообще – кого это трогает? – Она пожала плечами. – Pas moi [29].

– Да кому пришла в голову эта нелепая и злобная чушь? – Я мысленно перебирала имена вероятных предателей среди наших знакомых. – Рослин? Неужели Рослин?

Рут водила пальцем по губам.

– Боюсь, Рослин само явление неведомо. Она купается в тестостероне. – Рут вздохнула: – Бедняжка Рослин. Нет-нет, это не она. Я ведь тебе сто лет назад сказала, что Рослин совершенно безобидна. Это Пози Колдуэлл со своей теннисной шайкой. Они каждый четверг видят меня с Наоми, когда привозят дочерей на уроки верховой езды.

– Я их знаю. Они… как бы это… откровенно опасны.

Рут улыбнулась:

– Лично я предпочитаю быть сомнительной, но не опасной.

Какое-то время мы молчали. Я вспоминала перешептывания многолетней давности, в лагере «Киавасси», – о том, что Рут Слоун проводит там все лето, поскольку родители ее не любят и с радостью отправляют куда-нибудь далеко и надолго.

– Знаешь, а моя соседка по комнате в общежитии колледжа стала активной лесбиянкой. Как-то на каникулах побрила лицо. Помню, все совала мне деньги, если я убирала ее одежду с пола.

– Подумать только, какая память, – искренне восхитилась Рут. – Ни одна мелочь не выпадает.

– На Рождество я получала от нее открытки с одним и тем же вопросом: когда же я ее «признаю». А я все никак не могла сообразить, чего она хочет.

– Вчера вечером у нас в группе читали лекцию, – вдруг сказала Рут. – Докладчик – консультантша женщин, которые обнаружили свою нетрадиционную ориентацию уже после того, как вышли замуж и родили детей. – Она вернула мне смятое подтверждение моего литературного успеха. – А я как раз эту встречу пропустила.

До меня медленно, но доходило… Несчетные часы, дни, годы мы с Рут проводили вместе. Вдвоем.

– Выходит, слухи и меня касаются, – ошеломленно протянула я. – Как сексуального партнера. Обычная история – герой сплетен узнает последним. – Я хлопнула Рут по плечу, добавив как можно беспечнее: – Не переживай. Разберемся.

– Что ты, Прил! – в свою очередь поразилась Рут. – Они связывают меня совсем не с тобой. Нет-нет, не с тобой. Речь о Наоми.

Со стороны парка донесся детский голос, тонкий, жалобный, полный надежды:

– Осси!

Так мне, во всяком случае, показалось. С ударением на втором слоге.

– Осей! – эхом отозвался мужской голос. Отец?

– Собаку потеряли, – заметила Рут.

Я промолчала – окаменевшая, потрясенная во второй раз за день до потери речи. Онемевшая не от брезгливости, оскорбления или обиды за несправедливое обвинение подруги, но от горечи разочарования, от острой душевной боли. Меня ранили в самое сердце, связав Рут с Наоми. Не со мной.

Глава седьмая

– Можно ли назвать обращение мистера Кэмпбелла с женой в каком-нибудь смысле плохим или жестоким, миссис Хендерсон?

– Разумеется, нет!