Вера Колочкова - Добрая, злая Страница 18

– Да ничего такого… Просто… Кирилл ушел, мам.

– В каком смысле – ушел? Куда?

– В смысле – совсем ушел… И… И деньги с собой забрал, которые ты… Которые ты нам…

– Что – все? И те, что я тебе на поезду в Англию дала?!

– Н… Нет… – неуверенно залепетала она в трубку, глядя на Поль, которая делала ей какие-то знаки, то есть изо всех сил выпучивала глаза и крутила пальцем у виска. – Нет, только те, которые на хозяйство…

– Фу ты, напугала… Ну ничего, не реви. Ушел и ушел, и бог с ним. Хотя сдается мне, что это ненадолго. Куда он от нас денется? Погуляет, проголодается и вернется. А деньги… Да бог с ними, с деньгами! Там и было-то всего ничего… Вот увидишь, и двух недель не пройдет, как прогуляет их на воле и вернется.

– Ну что ты говоришь, мам?! Что значит – вернется? Да неужели я…

– Тихо, тихо, доча. Вы вчера поссорились, что ли? Вроде когда я приезжала, у вас все в порядке было…

Поль, отчаявшись донести до нее свои выраженные жестами флюиды, схватила кружку, сделала большой глоток, с громким стуком брякнула ее днищем о стол.

– Ты там не одна, что ли? – настороженно прошуршала в трубку мама.

– Нет, не одна. Мы тут с Поль… Кофе пьем. С пирожными.

– Ладно, я к тебе вечерком приеду, дома поговорим… А ты о своих делах с подружками шибко не откровенничай, поняла? Знаем мы этих подружек! Или ты вот чего… Ты прямо сейчас домой иди! У тебя занятий сегодня уже не будет?

– Нет.

– Ну вот и иди… Нечего там… Я к тебе прямо сейчас подъеду, ладно?

– Ладно, мам.

– Ну ты даешь, подруга! – тут же накинулась на нее Поль, как только в трубке послышались короткие гудки. – Ты хоть представляешь, как ты сейчас лоханулась? Неужели пиво всю соображалку из башки вынесло? У тебя такой случай был, а ты!

– А чего – я? Не понимаю… В чем я лоханулась, по-твоему? Что маме про Кирилла сказала?

– Да нет! Просто надо было ей на уши навешать, что Кирюша заодно и английские деньги уволок! Эх ты! Такой случай был…

– Нет, Поль. Это уж… совсем перебор. Тем более она бы мне эти деньги по новой всучила. Поезд пошел, маму уже не остановишь. Если ей моя поездка в душу запала, то все…

– Ну так и по новой взяла бы!

– Нет. Это уже двойное вранье получается. Перебор с враньем. Вранье на вранье сидит и враньем погоняет.

– Ой, вечно ты со своими глупыми прибаутками! Где ты их только берешь?

– Не знаю. Наверное, от бабушки Анны в наследство остались.

– Ну, как хочешь… Тебе же потом выкручиваться… Кстати, ты придумала, как будешь выкручиваться?

– Нет. Не знаю. Как-нибудь. Давай допивай свое пиво, пойдем…

– Куда?

– По домам. Ко мне сейчас мама приедет.

– И денег привезет?

– Ну да… Наверное.

– Ну что ж, пойдем… Эх, и счастливая же ты баба, Сань, хоть и мужиком брошенная! Мне б такую маму, которая как Сивка-Бурка, с деньгами, через весь город, по первому слезному всхлипу…

Пока шли до автобусной остановки, Поль молчала, внимательно глядя себе под ноги. Потом вдруг резко подняла голову, спросила удивленно, с едва заметной ноткой язвительности:

– Сань, а почему тебе мама машину никак не купит? Сейчас бы меня до дому подвезла…

– Мне нельзя за руль, Поль. У меня астигматизм, глаза быстро устают.

– А то бы купила?

– Ну да, наверное… По-моему, и собиралась уже, они с Кирюшей даже марку машины обсуждали… Хотела, чтоб Кирюша на ней ездил. А он, видишь…

– Да дурак он, твой Кирюша. Хотя и не такой уж дурак, как оказалось. Ладно, пока.

– Пока, Поль.

Мама уже ждала ее дома. И впрямь, прилетела, как Сивка-Бурка. Выглянула из кухни, проговорила жующим ртом:

– Ну чего, сильно психовала вчера? Чего буйствовала-то?

– Да ничего я не буйствовала…

– А зачем торт в мусорное ведро выбросила?

– Не знаю, мам. Наверное, просто под руку попался.

– Понятно…

Вздохнув, мама снова скрылась на кухне, позвала ее оттуда бодрым голосом:

– Да не переживай так, доча, иди лучше чай пить!

– Иду…

Чаю действительно очень хотелось. Обжигающего, терпкого, чтобы прогнать неприятное пивное послевкусие. Отхлебнула из кружки первый глоток, зажмурилась от удовольствия.

– А с чего он вдруг ушел, Сань? – осторожно спросила мама, присаживаясь за стол напротив нее. – Переманил, что ли, кто?

– Ага, переманил…

– Кто? Ты знаешь?

– Знаю.

– Ну? Говори, чего ты телишься, все из тебя клещами вытаскивать надо!

– Телевизор его переманил, мам.

– В смысле?

– В том смысле, что он на «Стройку любви» в Москву подался. Кастинг прошел, вызова дождался, и поминай как звали.

– Тю! Так это же не так и плохо, как я себе подумала! Да пусть он там побалуется, поиграется немного! Или, как сейчас модно говорить, пропиарится! А через месяцок пинка под задницу получит и вернется! Еще и в ногах у тебя ползать будет, чтоб в дом пустила! Ничего страшного, доча… А я уж, грешным делом, подумала, и впрямь…

– Мама! Да ты чего говоришь! Ты сама себя слышишь или нет? – вдруг вскрикнула она слезно, ударив ладонью по столу.

Мама вздрогнула, уставилась на нее удивленно. Потом подалась корпусом вперед, явно готовясь выплеснуть из себя возмущенную эмоцию, да тут же и передумала, подавила ее на корню. Протянув руку, прикрыла ее ладонь своей – жесткой, теплой, уверенной.

– Тихо, тихо, Сань… Чего ты так нервничаешь? Еще и на меня вздумала голосок повысить… Новопассит у тебя есть?

– Да не нужен мне никакой новопассит! И Кирюша твой мне больше даром не нужен! И все! И давай больше никогда не будем к этой теме возвращаться!

– Да почему, Сань? – вкрадчиво произнесла мама, поглаживая ее по руке. – Вроде хороший же парень… Вон даже на «Стройку любви» его взяли, а туда каждого первого не берут…

– Да, мам, хороший. Этот хороший сказал, что ему как нормальному пацану на такую, как я, по серьезке запасть никак невозможно. И что я невнимательно смотрю на себя в зеркало. А еще сказал, что я сплошная преснота и серость, непростая и мутная, и все мои достоинства заключаются лишь в том, что мне с мамой повезло. Как тебе такой портрет собственной дочери, а? Не обидно, нет?

Мать ничего не ответила, лишь смотрела на нее с грустью, автоматически похлопывая по ладони. Потом тяжело вздохнула, поднялась, встала у окна, свернув руки калачиком под грудью. Еще помолчав, словно тщательно что-то обдумывая, заговорила тихо:

– А почему мне должно быть обидно, Сань? На всякие глупости обижаться – только душевные силы зазря тратить. А силы надо беречь, Саня.

Сильной надо быть, понимаешь? Пока ты в силе, вся жизнь вокруг тебя вертится, а чуть ослабла – все, считай, уже и нет тебя. Это я к тому, что женская сила всякой там гордости да слюнявой обиженности не признает, потому что она сама по себе сила. И нынче сильные бабы миром правят… Именно те, которые, как ты говоришь, не смотрят на себя в зеркало, потому что ничего хорошего там увидеть все равно не могут…