Елена Соколова - Избранное. Проза. Стихи. Страница 19

В столовой его уже ждала служанка, она улыбнулась ему в знак приветствия и стала подавать блюда и напитки на стол. Но есть не хотелось. Санчо отпил кофе, показавшийся горьким, и закурил.

– Вас к телефону, сударь.

– Кто там ещё с утра пораньше?

– Вообще-то уже полдень.

– Ладно, не умничай, давай сюда телефон.

Взяв трубку, он отошёл к окну. Незнакомый мужской голос вкрадчиво проговорил:

– Как ты там сегодня, моё солнце? Головка не болит? Я очень за тебя переживаю.

Санчо бросило в жар. Он сразу понял, кто звонит.

– Нет, я выпил таблетку, – он заговорил жеманно, ломаясь и шепелявя – тоном совсем для себя неожиданным.

– Может, увидимся сегодня? Я приготовил для тебя сюрприз. Тебе понравится.

– Какой? Я люблю сюрпризы, – от удовольствия голос Санчо стал совсем похожим на женский.

– А это ты увидишь сам, когда приедешь ко мне в гости. Я так давно к тебе приглядываюсь. Как красив ты был вчера! Как изысканно одет! А кто твой парикмахер? Как удаётся тебе всегда носить аккуратную причёску, ведь у тебя такие непослушные кудри?

Санчо довольно захихикал:

– Я и сам непослушный.

– Ах ты, сорванец. Так мы договорились? Я буду ждать тебя в семь, у себя дома.

– Но я не знаю адреса.

– Я сообщу.

На том конце положили трубку. Санчо в замешательстве положил свою, как вдруг наткнулся на недоумённый взгляд служанки.

– Что ты развесила уши, идиотка?! Пошла вон!

Служанка спешно покинула столовую. Санчо, весь красный и в момент протрезвевший, сел за стол и машинально стал ковырять вилкой омлет. Он не ожидал этого звонка, и с прислугой не надо бы так себя вести. Хотя, какое ей дело?! Ишь, развесила уши! Теперь растрезвонит по всему острову.

Через полчаса Санчо уже плавал в открытом бассейне. Солнце просвечивало лазурную воду насквозь, и в ней его смуглое ладное тело выглядело очень живописно. Он залюбовался своими стройными лодыжками и хорошо очерченными сильными руками с небольшими, аккуратными кистями.

После купания Санчо чувствовал себя прекрасно. Служанка поднесла ему ананасовый сок. И он поблагодарил ее любезно, как ни в чём не бывало. Но без особых реверансов – прислуга должна знать своё место.

Сидя в шезлонге, слегка откинув голову назад, чтобы лицо его получше загорело (тогда улыбка будет ещё ослепительней), он наслаждался свежестью сока, и пил его маленькими глотками. Когда его окликнула служанка:

– Сударь, Вам просили передать вот это.

Оглянувшись, он увидел её с огромным букетом белых лилий.

Дрожащими руками он принял роскошный букет и заметил в нём визитку с адресом. Теперь он окончательно убедился, кто был его отправитель.

До семи вечера оставалось не так много времени. Пора было позаботиться о своём гардеробе и маникюре. Никогда раньше Санчо не волновался так перед свиданием.

Ровно в девятнадцать ноль-ноль Санчо остановил свой спортивный кабриолет перед роскошным особняком. Ворота автоматически открылись, и он медленно въехал во двор. Сердце его стучало, как бешеное. Вот оно, наконец, то самое, что может стать одной из любимых утех его жизни. И какая разница, что об этом будут судачить ханжи!

Энрике с досадой бросил свой огромный рыбацкий нож на разделочную доску. Всё, баста! Работаешь-работаешь, и конца-краю не видно: ни денег особых не заработал, ни почёта. А дома – располневшая Люси и двое горластых детишек, которые, как птенцы только и раскрывают голодные рты при его появлении. Так не долго он ещё протянет. Даже его богатырского здоровья не хватит что есть мочи вкалывать здесь, а потом ещё дома ночью ублажать ненасытную Люси. Видать, все бабы со временем становятся одинаковыми – до рождения близнецов она ведь была другой. Скромняшка, застенчивая, – этим его и взяла. А потом… Превратилась в обычную жопастую и сисястую бабенцию, громогласную, ненасытную ни в деньгах, ни в сексе… Глаза бы не смотрели.

Матиас, заклятый дружок Энрике, как всегда не упустил случая его подколоть:

– Не получится, дружище, до конца работы ещё как минимум полчаса. Так что ещё успеешь к своей Люси – подёргать её за ……, – он, как всегда, ляпнул непристойность.

Казалось, Энрике только этого и ждал. Он схватил нож и кинулся на обидчика.

– Эй-эй-эй! Да ты с ума совсем сошёл! Я не виноват, если она тебе не даёт, – Матиас увернулся от удара и кинулся прочь, петляя по песку, как заяц.

Энрике с налитыми кровью, как у быка, глазами – за ним. Но он был намного тяжелее обидчика, – быстро устал, повалился на песок и зарыдал, как маленький. Но вскоре взял себя в руки: не хватало, чтобы проклятый самбо увидел его слёзы – тогда его совсем засмеют.

С работы Энрике возвращался мрачнее мрачного. По дороге домой зашёл с парнями в бар. Сидя у стойки и опустошая один стакан рома за другим, старался полностью освободить голову от каких-либо мыслей. Вдруг в окне мелькнул знакомый силуэт. Сердце защемило: то была Мариетта.

Не медля ни минуты и не обращая внимания на уговоры друзей, он выскочил из бара к ней наперерез.

Он стоял, покачиваясь, и смотрел на неё с глупой улыбкой. Она молчала. Полные её губы сжались в жёсткую линию.

– Ну, не добрал там, что ли? Я с собой рому не ношу. И в гости не приглашаю, – она довольно бесцеремонно оттолкнула его, чтобы пройти.

Именно в этот миг, глядя в её холодные глаза, он понял, что к старому возврата нет – она его не простит. Никогда. А он, что греха таить, последнее время на это надеялся! Его обуяла злость:

– Все вы, бабы – суки. Злобные, жадные, ревнивые, бессердечные суки, – он сказал ей это вслед с такой ненавистью и так громко, что любая бы испугалась. Но только не Мариетта. Она обернулась к нему резко, схватила Энрике одной рукой за ворот рубашки, другой – привычным движением нащупала в кармане нож с выдвигающимся лезвием. Кровь её чёрных предков закипела:

– Слушай, ты ……, – браниться она умела не хуже, – иди, обзывай свою толстозадую. А мне на глаза больше не попадайся. Слабак паршивый. Настругал детей, а сам пьянствуешь. А я-то, дура, чуть грех на душу не взяла из-за вас! Ничтожные вы люди оказались. И ты, и она. Ты – просто пьяница и гуляка, а она – никчемная глупая гусыня, раз в такие молодые годы да ещё с детьми мужика удержать не умеет. Пошёл прочь от меня! И смотри, больше не попадайся – ты меня знаешь, – Мариетта красноречиво шевельнула в кармане рукой. С силой оттолкнула его и пошла, как победное судно под флагом, покачивая крутыми бёдрами в такт невидимым волнам.

Под хохот и улюлюканье Энрике побрел, куда глаза глядят. Почему ему не судилось умереть в тот же миг? Какой позор! И как жить дальше?!

Перед тем как прийти домой, он зашёл ещё в два-три бара. И там изрядно «добавил на грудь». Идти к Люси совсем не хотелось, но больше его нигде не ждали. Уныло плёлся он в дом, куда ещё так недавно стремился с радостью. Кто бы мог раньше предвидеть такой печальный поворот событий?

Люси не спала. Час назад бабушка сообщила ей неприятную новость: соседка рассказала про недавнюю сцену в кафе между Энрике и Мариеттой. Какой позор! Она так и знала, что рано или поздно его к ней потянет. Но чтоб с такой оглаской! Завтра на улицу будет стыдно выйти.

– Заявился! Свинья пьяная! – Люси встала на пороге комнаты, куда тихонько пытался войти Энрике: руки – в мясистые бока, живот вперёд (так веками встречали подгулявших мужей все женщины её рода), – ишь, мерзавец, к той корове не пошёл! Что, не пригласила тебя? Ко мне спать приполз?!

Это было уже слишком. Энрике молча схватил женщину за горло и сдавил с такой силой, словно она была злейшим врагом, словно она была повинна во всех его неудачах.

Видимо, он переборщил – Люси захрипела и стала отбиваться. Задела рукой вазу, та с грохотом разбилась. На шум выбежали мать и бабушка Люси, заголосили. Проснулись и заплакали дети.

Энрике опомнился. Схватился за голову и побежал из дому, куда глаза глядят. К океану.

Там, сидя на тёплом песке под успокаивающий шум ритмичного прибоя, он провёл всю ночь.

Под утро заснул – хорошо, что рабочее место в двух шагах, не надо будет спешить…

Президент страны был красивым мужчиной, волевым, харизматичным, очень талантливым и честным. Его обожал народ. Про него слагали песни, ему подражали. Все поголовно женщины острова были в него влюблены. Он слыл блестящим оратором, мог говорить часами. Неисправимый романтик, он верил во всеобщую справедливость и знал наверняка, что добро всегда побеждает зло.

Ему нелегко было управлять своей небольшой, но богатой страной. Идеи всеобщего равенства и братства заставляли его помогать дружественным соседям – более бедным – делиться с ними в ущерб собственному народу. Но зато в его стране не было полностью обездоленных или слишком богатых. Прожиточный минимум был обеспечен всем.