Тони Парсонс - В краю солнца Страница 19

Я кивнул, потому что легко мог такое представить, а потом слез с мотоцикла, чувствуя себя грязным и усталым и зная, что эту грязь и усталость не смоет никакой душ.

Кива бросилась мне на шею.

— Мы тебя видели! По телевизору! Но ничего не поняли! Диктор говорил по–тайски!

Похоже, мы попали в местные новости. Я посмотрел на соседей: господин Ботен разглядывал незажженную сигарету, а госпожа Ботен грустно улыбалась. На этот раз я первый отвел глаза.

Кива осыпала мою руку поцелуями, зато Рори спрятался за госпожу Ботен и внимательно изучал обложку своей книги.

— Рори, — обратилась к нему Тесс, — поздоровайся с отцом.

Но мальчик по–прежнему жался к Ботенам и не смотрел на меня. Тесс опять произнесла его имя, на этот раз строже, тем жестким учительским тоном, который умела при необходимости придавать своему голосу, и он медленно поплелся в мою сторону.

Я покачал головой:

— Все в порядке. Он не обязан со мной здороваться.

Я пошел в дом. Кива по–прежнему держалась за мою руку и без умолку щебетала о том, что они видели по телевизору. Тесс отчитывала сына и благодарила Ботенов за то, что посидели с детьми. Я слышал их голоса, однако слова до сознания не доходили.

В голове вертелась одна мысль: все это не мое.

Все.

Мотоцикл. Дом. Мебель. Все принадлежит кому–то другому. А что же тогда принадлежит мне?

— Госпожа Ботен сразу же выключила телевизор, но мы успели увидеть тебя и твоих друзей, — сказала Кива, обдавая мою руку своим дыханием.

— Они мне не друзья. Джесси мой друг. Тот, у которого гиббон. Остальные — нет. — Я подумал о Фэррене. — Ничего хорошего они мне не сделали.

— Ладно, ладно, папа, я поняла, — проговорила Кива, широко распахнув глаза.

Я улыбнулся и дотронулся до ее щеки.

— Мне жаль, что все так вышло.

— Да я ничего, — поспешно сказала она. — А вот Рори даже плакал. Ему это все не понравилось.

— Ну, мне самому тоже не особо понравилось. — Я опустился на колени, чтобы заглянуть ей в лицо. — Но я не сделал ничего плохого.

Кива улыбнулась. Ее глаза светились любовью — любовью, которой я ничем не заслужил.

— Я знаю, — ответила она.

В доме Рори, не глядя в мою сторону, проскользнул к себе в комнату. Кива еще раз порывисто поцеловала меня в руку и последовала за ним.

Я вошел в гостиную, где мне ничто не принадлежало: ни кресло, ни стол, ни воздух, которым я дышал. Я опустился в это чужое кресло, совершенно измотанный, и веки сами собой закрылись. Потом я почувствовал, что передо мной кто–то стоит, и открыл глаза, зная, что увижу Тесс.

Рядом с ней стоял тайский мальчик, все еще держа в руках книжку для малышей. Я ощутил всплеск раздражения: моя семья подбирает беспризорников, хотя сами мы живем под чужой крышей.

— Ты все еще здесь? — спросил я у него.

Мальчик коротко кивнул.

— Приятно познакомиться, — произнес он тонким мелодичным голоском, который никак не вязался с его двужильным телом. — Как у вас дела? У меня хорошо.

Потом маленький таец повернулся к Тесс.

— Извините, мне нужно идти.

И ушел.

— Он ни в чем не виноват, — сказала Тесс, и мне стало стыдно.

— Прости, — проговорил я и мысленно добавил: «За все».

— Иди ко мне, — ответила Тесс, и я встал, обнял ее и зарылся лицом ей в волосы, а она принялась объяснять, что мне делать дальше.

— Сначала ты поешь.

Она вышла в соседнюю комнату и вернулась с тарелкой, на которой лежал приготовленный госпожой Ботен пад–тай — обжигающе горячая лапша, завернутая в тонкий, как вафля, омлет.

— Потом ты приведешь себя в порядок. Потом ляжешь спать.

Тесс поцеловала меня в лоб. Я обмяк и повалился ей на руки, но она осторожно усадила меня и закончила:

— А утром поедешь искать работу. Договорились?

— Договорились.

Однако в воздухе висел главный вопрос, непроизнесенный, но почти осязаемый. Тесс улыбалась и ждала, когда я его задам.

— Может, лучше вернуться домой? — спросил я.

Жена взяла меня за плечи и легонько встряхнула.

— Мы и так дома, — тихо произнесла она.

На следующее утро я поднялся чуть свет, пока жена и дети еще спали, и выкатил из сарая старый «Роял Энфилд».

Было так рано, что до меня долетали звуки азана — мусульманского призыва к молитве. Иностранцы думают, что все тайцы — буддисты, однако эта часть Пхукета настолько же мусульманская, насколько буддийская. На северной оконечности острова, перед въездом на мост, соединяющий его с континентом, вообще встречается больше мечетей, чем храмов.

Я стоял в прохладных предрассветных сумерках, позволяя спокойной уверенности азана проникнуть мне в сердце. И снова меня пронзила мысль: ничто из этого я не могу назвать своим — ни мотоцикл, ни дом, ни даже умиротворение, принадлежащее чужой мне религии. Все это я взял лишь на время и рано или поздно должен вернуть.

Из–за угла соседнего дома появился господин Ботен, неся в руках охапку старых ловушек для ловли омаров.

— Насчет дома не волнуйтесь, — произнес он вполголоса, чтобы никого не разбудить. — Мне заплатили за полгода вперед.

Я понимал, что он хочет проявить участие, но невольно напрягся.

— Я не волнуюсь.

Господин Ботен положил ловушки на землю и посмотрел на свои руки, как будто заметил в них что–то новое.

— Мои руки стареют, — сказал он. — Вы могли бы стать моим помощником.

— Я не рыбак, — горько рассмеялся я.

— Вы многое умеете, — заметил он и посмотрел на красную спутниковую тарелку.

— Но не рыбачить, — возразил я бесцветным голосом. — Я был строителем. Работал руками. А когда фирму у меня отобрали, я стал шофером. Водил фургоны. Легковые автомобили. — Я положил руку на «Роял Энфилд». — Потом мотоцикл. Теперь у меня отняли и это… В милостыни я не нуждаюсь.

Лицо господина Ботена сердито вспыхнуло.

— Это не милостыня. Это работа.

Он покачал головой и пошел к дому.

— Совсем как мой сын. Тоже важная птица! Рыбалка, видите ли, ниже его достоинства!

— Никакая работа не ниже моего достоинства, — сказал я, но он уже скрылся за углом.

Я докатил мотоцикл до конца грунтовки, чтобы не разбудить своих и госпожу Ботен, и поехал на юг — на Бангла–роуд, где каждую ночь играет музыка, пенится пиво и деньги текут рекой.

Целая река денег. Мне столько не нужно. Моей семье хватит и малой толики.

Пошел дождь, и я купил у торговца прозрачный полиэтиленовый зонтик. Потом внезапно захотелось есть. Я купил у другого торговца кокос и принялся медленно колесить по Патонгу с зонтом в одной руке и кокосом в другой, потягивая через соломинку молоко и предоставляя мотоциклу самому выбирать дорогу.