Татьяна Туринская - Прости, и я прощу Страница 19

С фотографии на нее глядели улыбчивая рыжая и ясноглазый мальчишка лет пяти. Не в силах вынести их осуждающие взгляды, Катерина зажмурилась…

С того дня все ее проблемы оказались в забвении. Маленькое уточнение — старые проблемы. На их месте без промедления оказались новые. Все, как одна, сплошь морального характера.

Мало того, что Катерину ежеминутно мучило чувство вины перед семьей Сидорова. Даже перед рыжей, стоило ли говорить о ясноглазом мальчишке, имени которого Катя до сих пор не знала. Однажды было завела разговор на эту тему, да Юра ответил ей довольно резко, даже несколько неприязненно:

— Я предлагал тебе роль жены — ты отказалась. Теперь довольствуйся ролью любовницы.

Приходилось довольствоваться. Ей так хотелось объяснить ему, что она вовсе не отказывалась от роли жены, она отказалась всего лишь от фамилии Сидорова, но теперь Катерина попросту боялась возвращаться к этому разговору. Быть любовницей оказалось унизительно. С другой стороны, во сто крат хуже не быть хотя бы ею, если нет ни возможности, ни даже надежды стать женой. Ей нынче не приходилось выбирать, кем быть. Вопрос стоял иначе: быть или не быть. Практически шекспировская трагедия. Только в Катиной интерпретации вопрос стоял так: быть ли любовницей Сидорова, или не быть для любимого человека никем, третьего не дано. Намучившись за последние шесть лет в качестве "никого", Катерина предпочла первое.

Изнутри ее жгли укоры совести, снаружи — чужие взгляды. Насмешливые, брезгливые, презрительные. В коллективе решили, что она стала любовницей шефа сугубо из страха потерять работу. И никому было невдомек, что Сидоров — ее давняя, больше того — единственная любовь. Катерина ненавидела делиться собственными переживаниями, а потому даже Светка знала о ее прошлом лишь то, что однажды подруга была крайне близка к счастью, но как-то не сложилось. Зато историю своего недолгого замужества не скрывала. Во все подробности, конечно, никого не посвящала, объясняла развод вмешательством в их личную жизнь маразматической свекрови, и не более того. Опять же вовсе не из любви к извечной женской болтовне, но с корыстью для себя — после Ковальского Катя замуж не собиралась, а слыть старой девой, пусть нынче давно уже не те времена, все равно как-то не хотелось.

А теперь она оказалась любовницей шефа. Его придирки к ней закончились, теперь Сидоров был вполне доволен Катиной работой. В течение рабочего дня он неоднократно вызывал ее в свой кабинет. Ничего предосудительного там не происходило — они просто разговаривали, пили чай или кофе, но дверь была закрыта, стеклянные стены и двери плотно занавешены, а потому фантазия сотрудников разгулялась на славу. Доказывать же, что они просто чаевничали, было совершенно бесполезно, а потому неразумно, и Катя молча сносила укоризненные взгляды в свою сторону. Общаться с нею перестали — коллектив и без того не мог похвастать особо дружными отношениями, теперь же Панелопина и вовсе стала изгоем. Даже подруга Светка и та стала относиться к Катерине с некоторой настороженностью и демонстративной прохладцей. Может быть, не столько из высокой моральности, сколько из-за обиды: Катя ведь категорически отказывалась обсуждать с нею отношения с начальником.

Жизнь ее резко переменилась. С одной стороны, в ней появился Сидоров. С другой — исчезли все остальные. Если душа ее пела, а тело задыхалось от близости с любимым человеком, то стыд перед самою собой за то, что разбивает чужую семью, перечеркивал почти весь позитив от возвращения Юрия. И, конечно же, нельзя было не учитывать презрительные взгляды коллег. Как ни хотелось Кате их не замечать, а спрятаться, укрыться от них ей было решительно негде.

После работы они не сразу ехали к Катерине. Первые дни устраивали обзорные экскурсии по городу — Сидоров не был здесь шесть лет, Кате тоже было не до прогулок, а время на месте не стояло, улицы меняли не только названия, но и внешний вид. И пусть погода не слишком радовала влюбленных: начало зимы, снег то выпадет, то растает, оставив лужи и грязное месиво под ногами. Зато праздничная иллюминация, загодя вывешенная к новогодним праздникам, с лихвой окупала эти недостатки: каждое деревце радостно подмигивало огоньками, в каждой витрине красовалась нарядная елочка, сияя матовыми и глянцевыми шарами. Над центральными улицами светились диковинные узоры и вспыхивали фонтанчиками неоновые салюты.

А когда каждый стоящий внимания уголок города был ими посещен, их отношения перешли на иной уровень. С одной стороны, более приземленный, с другой — Кате он нравился куда больше прежнего. Все эти прогулки при луне — дело замечательное, но куда приятнее после работы ехать с любимым домой, заскочив по дороге в супермаркет. Потом что-нибудь готовить вместе, вместе же поедать сооруженный кулинарный шедевр, обсуждая, что удалось, а что нет. И лишь после этого приступать к прелюдии любви.

Лишь одно огорчало Катю. Впрочем, "огорчало" — слишком мягкое слово. Ее угнетало, буквально душило то, что после уютных посиделок, после того, как они с такой чувственностью отдавались друг другу, Сидоров подхватывался и спешил домой. И пусть на часах было уже двенадцать, а то и час ночи, пусть Катерина надеялась, что та, другая, рыжая в рыжем, не может не понимать, что супруг явно не на работе задержался, все равно каждый его уход среди ночи она считала оскорблением. Прекрасно понимала, что у него имеются определенные обязательства перед семьей, отдавала себе отчет, что сама она — не более чем любовница, бесправная и, наверное, недостойная уважения, и все же его уходы ее бесконечно ранили.

Но однажды — о, счастье! — Юра проспал. Вечер прошел, как обычно: они купили шампиньоны, и пытались приготовить из них жульен. Правда, забыли купить сметану, а потому вместо задуманного блюда у них получилась обыкновенная курица с грибами, но все равно было очень вкусно и, главное, весело. Потом они долго, неистово любили друг друга. Это было так восхитительно, так замечательно, но в то же время утомительно, что они сами не заметили, как заснули.

Среди ночи Катерину словно бы что-то толкнуло изнутри. Открыла глаза, посмотрела на часы — без двух минут три. И лишь тогда поняла, что она не одна — Сидоров тихонько сопел рядом. А она не знала, что делать. С одной стороны, ей так хотелось, чтобы он остался с нею до утра — хотя бы разок проснуться вместе с любимым. С другой, она представляла себе, как дома мечется от неизвестности его рыжая, и сгорала от стыда за то, что причиняет ей такую боль. С третьей, попросту было жаль будить Юру — он так сладко спал, и был во сне такой мягкий и беззащитный, а главное — принадлежал только Кате.