Александр Амурчик - Антология интима. Amoroso. Цикл «Прутский Декамерон». Книга 1 Страница 2

И вот, спустя всего несколько лет – итог, финал наших отношений. По большому счету мне плевать на измену физическую, гораздо страшнее измена моральная, кража доверия…

Мой юный друг Кондрат, с которым мы познакомились и подружились несколько месяцев тому назад, когда я уже работал на новом месте, в строящемся ресторане, несмотря на свой совсем еще, как говорится, нежный возраст – 17 лет, каким-то непостижимым образом хорошо понимал, что со мной происходит. Он был, как теперь говорят, из ранних, и наш с ним опыт общения с женщинами, несмотря на приличную разницу в возрасте, примерно одинаков. Так вот, этот самый Кондрат изо всех сил старался мне помочь, периодически приводя с собой в ресторан молоденьких, глупеньких и легкодоступных девушек с целью познакомить меня с ними, но я всякий раз, едва завидев их, уходил, всегда находя для этого какую-либо причину и избегая, таким образом, каких-либо контактов с женским полом – мне эти дамочки были безразличны, почти противны, и я ничего не мог с собой поделать.

Теперь, спустя некоторое время, я, вновь оценивая все мною пережитое, твердо решил: если и будут еще когда-либо в моей жизни женщины, они не дождутся от меня признаний в любви, ну уж нет, я заставлю их страдать; и при этом всегда, при любых обстоятельствах, буду в отношениях с ними спокоен и холоден – до равнодушия, а в случае необходимости стану легко рвать с ними отношения и беспощадно бросать.

И вот теперь я направляюсь к себе на работу – в ресторан, для чего мне нужно пересечь наискосок налево часть городского парка, в который упирается центральная улица нашего города – Ленина, по которой я сейчас иду. Только напряженная работа без какого-либо ограничения рабочего времени и без выходных еще как-то поддерживает мои силы, не дает расклеиться окончательно, – ведь в том состоянии, в котором я сейчас нахожусь, или, вернее, в которое сам себя загнал душевными терзаниями и копаниями, недалеко до депрессии и до самоубийства.

Миновав городские кварталы, буквально залитые солнечным светом, я вошел в парк и, торопясь укрыться от яркого солнца под спасительной сенью деревьев, шагнул в широкую тенистую аллею.

Аллея эта, едва начавшись, через десятка два шагов упирается в огромную усаженную цветами клумбу, от которой лучами расходятся три другие, более узкие аллеи: по одной из них, если идти прямо, мы вскорости приходим к полуразрушенной заброшенной православной церкви, расположенной поблизости, по правую же руку, рядом с входом в парк имеется мемориальная стена с именами героев Великой Отечественной войны и чаша Вечного огня перед ней, ну а мой путь лежит налево, – это кратчайший путь к ресторану.

Бросив случайный взгляд направо, я заметил у мемориальной стены группу молодых людей с цветами в руках. Скользнув взором по их юным, веселым и одновременно торжественным лицам – соответственно месту, где они находились, – я невольно вздохнул: с трудом верилось, что люди могут быть такими счастливыми и беззаботными – мне казалось, что я уж наверняка никогда больше не смогу быть таким же.

Одна из девушек в этой группе молодежи показалась мне знакомой, и я, приостановившись, поневоле задержал на ней взгляд. Это была высокая стройная брюнетка с красиво посаженной головкой и четким, почти классическим профилем, одетая в белую блузу и короткую, до колен, темную юбку. Но что могло меня в ней заинтересовать? То, что она была юна и красива? Да, пожалуй. Ну так и что? Нет, дело было вовсе не в ее красоте, а в том, что что-то неуловимо знакомое мне мелькнуло в ее облике. Однако, присмотревшись повнимательнее, я засомневался, что знаком с этой девушкой. Наверное, мы встречались с ней когда-либо прежде, возможно, она сестра или дочь кого-либо из моих друзей или знакомых. Просто, подумал я, она сейчас в том удивительном возрасте, когда девушки взрослеют неуловимо быстро и расцветают буквально за один год, превращаясь из неуклюжих голенастых подростков, которыми мы их когда-то знали, в очаровательных красоток.

Бросив на девушку еще один, как бы прощальный взгляд, я еще раз отметил про себя ее четкий профиль, живые глаза, тонко очерченное лицо, гордую осанку, осиную талию, длинные ноги, узкие лодыжки, стройные, не слишком развитые икры. Странно, подумал я, все в этой девушке – внешность и даже разворот плеч – было мне откуда-то неуловимо знакомо, и в тоже время сама девушка – нет.

Я уже хотел повернуться, чтобы продолжить свой путь, и в этот самый момент девушка, очевидно почувствовав мой, обращенный на нее взгляд, тоже поглядела в мою сторону. Пару мгновений она всматривалась, потом сделала несколько неуверенных шагов, затем сорвалась с места и побежала в мою сторону.

В растерянности я стал озираться по сторонам – как знать, может, она бежит вовсе не ко мне, а к кому-либо еще, потому что, хоть убейте, я совершенно не был уверен, знаю ли ее вообще. Однако девушка подбежала ко мне и с криком: «Здравствуй, Савва, мой милый Савва!» бросилась мне на шею.

Признаться, я был шокирован, так как такого в моей жизни никогда прежде не случалось: никто из взрослых девиц, не считая, конечно, жены, вот так запросто не запрыгивал мне на руки. От неожиданности я чуть было не уронил девушку, из-за чего был вынужден обнять ее покрепче чуть пониже талии. Она же обвила руками мою голову и замерла так на несколько секунд, потом сползла с моих рук и, откинув слегка назад голову, поглядела на меня своими пронзительно синими глазами. В них, к моему удивлению, светилась радость от нашей встречи, и даже, кажется, нежность, и, еще до конца не осознав, кто она, я понял, что она-то уж наверняка меня помнила.

– Савва, неужели ты не узнаешь меня? – взволнованно спросила она, вероятно заметив растерянность на моем лице. – Ты что же, забыл свою Аленку, Лену, ну же, вспоминай, мы с тобой так дружили когда-то… И даже, мне кажется, любили друг друга.

– Ленка? Леночка! Аленка! – вскричал я, затем схватил ее в охапку и закружил на месте.

– Ленка! Девочка моя! Аленка! Прости меня. Ты ли это? Глазам своим не верю.

Моя растерянность прошла, уступив место радости от встречи со «старой» знакомой.

Бережно опустив девушку на асфальт, я восторженно разглядывал ее, одновременно вспоминая тот день, когда мы впервые познакомились. Тогда, а это было семь лет тому назад, она, двенадцатилетняя угловатая девочка-подросток, внешностью да и поведением больше похожая на мальчишку, направлялась вместе со своей мамой на отдых к Черному морю – у нас оказались путевки в один и тот же пансионат, до которого мы добирались небольшим служебным автобусом местного строительного треста.

С самых первых минут нашего знакомства ее мать, еще довольно красивая, но уже изрядно пополневшая женщина лет 37—38, с мольбой просила меня, чтобы я присматривал за ее дочерью, – сама она с этим явно не справлялась.

На остановках Лена – это настоящее имя девочки, всегда выскакивала из автобуса первой и мгновенно исчезала – уже через минуту ее можно было видеть общающейся с какой-нибудь лохматой, грязной уличной собакой, или же с серьезным видом наблюдавшей, как на земле, возле лужи, стайка воробьев дерется за хлебную корку. Водитель автобуса приходил, садился за руль и объявлял отправление, а Алена – так звала девочку мать – все не показывалась и ее приходилось звать персонально.

Вера Степановна, мама Алены, вконец измучившись от переживаний за дочь, с радостью поручила мне опеку над ней, одновременно дав любые полномочия, вплоть до физических наказаний. Чем я не замедлил воспользоваться: когда мне надоело, что все в автобусе, включая меня, должны были на каждой остановке эту негодную девчонку ждать, я нагнал Аленку, увлекшуюся погоней за какой-то разноцветной бабочкой и носившейся за ней вокруг палисадника, грубовато схватил за руку, а когда та, надув губы спросила: «А ты кто такой?» и стала вырываться, я ощутимо шлепнул ее ладонью по костлявой попе, пообещав, что это лишь начало и дальше будет еще хуже.

Все оставшееся время, пока мы добирались до курортного местечка в районе Одессы под названием «Каролина—Бугаз», девочка, надувшись, просидела возле матери, а та была этим чрезвычайно довольна и исполнилась ко мне чувством благодарности.

Позже, когда нам, проживавшим в соседних домиках и посещавшим одну и ту же столовую, волей-неволей по нескольку раз на день приходилось встречаться, я каждый раз испытывал перед девочкой неловкость за то, что ее шлепнул, она же, проходя мимо, гордо поднимала голову, делая вид, что в упор меня не замечает.

Однако через пару дней она все же снизошла до общения со мной и обратилась с просьбой. Заметив, что я неплохо ныряю, она попросила достать со дна раковину, которые, как она видела, местные ребята, ныряя, доставали.

Я, радуясь тому, что могу заслужить ее прощение, полдня провел на пирсе, беспрерывно ныряя, и достал ей с десяток различных раковин, пока она, наконец, не была удовлетворена. Тогда девочка сменила гнев на милость и простила меня, при встречах она теперь кивала, а, будучи в это время вместе с матерью, даже здоровалась.