Бахор Рафиков - Мастерская: Галерея спящих Страница 2

– Предоставив настоящему преступнику свободу для дальнейших действий?

Мужчина угрожающе приблизил к нему свое багровое лицо.

– Попридержи язык. В моей работе нужно делать не то, что правильно, а то, что необходимо. А в твоей? Каковы твои обязанности?

Константин сжал губы, словно подавляя желание продолжить спор.

– Находить улики, – прошептал он.

– Что-что? Я плохо тебя расслышал.

– Находить улики!

– Верно. Так что упрись носом в этот стол и ищи дальше.

Мужчина отошел от парня. Константин взглянул на стакан в своей руке, в котором переливалась прозрачная смертоносная жидкость, и на его лбу залегла глубокая морщина.

Франц поднимался по грязной лестнице в сопровождении надзирателя тюрьмы. Знакомый узкий коридор без окон тянулся вдаль, к железной двери. Однако в этот раз что-то явно было по-другому.

– Вы включаете для заключенных музыку? – спросил у надзирателя Франц, когда его ухо перехватило мелодичные нотки.

– О, нет. Они сами играют ее.

Франц опешил.

– Что?

– Это происходит уже давно… вы просто раньше приходили в другое время и не слышали… ваш друг… в общем, сами увидите, – усмехнулся надзиратель, открывая парню дверь. Франц перешагнул порог и оказался в следующем коридоре, по обе стороны которого располагались тюремные камеры. Но что это… за решетками сидели заключенные в своей невзрачной серой одежде, собравшись в кучки и сжимая в руках различные музыкальные инструменты. Кто-то перебирал пальцами по струнам гитары, кто-то дул в саксофон, были и те, кто издавал знакомые Францу визгливые мелодии скрипки. Отличился от всех, разумеется, Антуан: почти все пространство его камеры занимало большое пианино, а сам маэстро сидел за ним в окружении десятка заключенных и неистово проносился пальцами по клавишам, выдавая на удивление недурную музыкальную композицию. Недурную, но настолько неоднозначную и странную, что точно можно было понять, что ее автор слегка не в себе. Впрочем, Антуана это мало волновало: каким-то образом он заставил всех этих людей замереть возле него и зачарованно смотреть, как его пальцы прыгают по белому и черному.

– Антуан, на выход, – громко окликнул его надзиратель, на лице которого, тем не менее, застыло умиление. Музыкант поднял на него голову, увидел рядом Франца и улыбнулся.

– Практикуемся, практикуемся! – прикрикнул Антуан на заключенных, следуя за надзирателем и Францем по коридору. Через минуту он уже сидел в небольшой комнатке за столом напротив своего друга.

– Пятнадцать минут, – сказал им надзиратель и вышел за дверь.

Франц посмотрел на Антуана и развел руками.

– Что это такое?

– Тебе понравился мой маленький оркестр? Знаю, над ними еще работать и работать, но темпы их овладения игрой меня радуют.

– Антуан, но как?

– О, брось, ты же меня знаешь… я сразу понял, что нужно что-то менять в этом месте, как только перешагнул его порог. К сожалению, некоторые вещи изменить я не в силах, – он с досадой посмотрел на свою серую форму, – как же я скучаю по своей черной одежде, своему плащу…

– Антуан! У нас пятнадцать минут!

– Да, да, точно… в общем, мою идею начальник тюрьмы принял довольно тепло. Старые музыкальные инструменты было несложно найти, а пианино уже было в тюремном подвале. Чем еще здесь заниматься, если не музыкой? Смотреть в стену? Я предложил идею получше, и ее охотно подхватили. Только представь – у тебя есть двадцать четыре часа в сутки, чтобы практиковаться в игре на музыкальном инструменте. Неудивительно, что большинство из них уже довольно сносно бренчат…

– Я не верю, что им это действительно интересно.

– А зря. Если перед тобой встанет выбор, как провести следующий день, то что ты выберешь? Пролежать до вечера на койке или сделать себя чуточку лучше? Пребывать под гнетом тюремной тишины и проходящей мимо жизни или же окунуться в сладостные звуки…

– Все, все, не начинай, я тебя понял, – поспешно проговорил Франц, улыбнувшись. – Просто все это как-то… невероятно.

– О, нет, друг мой, невероятно то, что, в случае успеха, наш тюремный оркестр даст свой первый концерт в одном из домов для детей-сирот. Да-да, не смотри на меня так… я знаю, что эта идея встретит волну критики со стороны большинства людей. Но, только подумай… если все-таки у нас все получится… люди поймут, что и среди заключенных есть добрые люди, заслуживающие того, чтобы иметь возможность подарить хорошее другим. Путь к искуплению начинается с первого доброго дела.

– Антуан, я все понимаю. Но там, за этой дверью, сидят убийцы, насильники и воры. Это безумие – позволить им покинуть тюрьму даже на несколько часов, чтобы провести какой-то сомнительный концерт! А если что-то пойдет не так?

– А ты представил, что мы будем бегать в толпе детей без наручников и играть с ними в прятки? Франц, там будет куча охраны. И, раз на то пошло, я один из них. Я – убийца. Но ты прекрасно знаешь, что я никогда не причиню вреда маленьким беззащитным детям.

Франц потупился.

– Конечно, знаю. Ты вообще не должен был оказаться здесь. Это все моя вина.

– Ты опять за свое…

– Я никогда не прощу себя! Развро нужен был я, а не ты. Из-за меня ты совершил убийство и сидишь теперь здесь.

– Франц, я уже неоднократно говорил тебе это и скажу снова: это был мой выбор. Ты здесь ни при чем. Я должен нести ответственность за свои деяния.

Франц хотел было возразить, но Антуан прервал его:

– У нас мало времени, помнишь? Лучше скажи мне, как там Александэр.

– Весь в заботах о своей предстоящей выставке. Смазывает чем-то свои картины, чтобы лучше блестели, рисует новые. В мастерской уже нет свободного места: все стены обвешаны его работами, посередине комнаты стоит стремянка, чтобы он мог рисовать на потолке – так, видите ли, у него открывается новое видение на свои рисунки…

– Представляю, как он волнуется, – с улыбкой покачал головой Антуан. – Про Веронику спрашивать не буду – она была здесь всего день назад. И, знаешь, то, что она мне рассказала, заставило меня серьезно волноваться за тебя.

– О, нет, и ты знаешь об этом…

– Курьер Федор? Знаешь, за всю свою жизнь я еще так не хохотал. Меня даже хотели увести в медпункт и дать успокоительного. Но теперь я не знаю, продолжать ли смеяться над твоей креативностью, или начать плакать от твоего безумия.

– Знаешь, кто бы тут говорил насчет безумия, – пригрозил ему пальцем Франц, указывая на стену, из-за которой доносились хаотичные звуки музыки. – И, кстати, мне непонятно одно: почему пианино? Я думал, ты верен скрипке до конца жизни.

– О, скрипка всегда останется для меня нечто большим, чем просто инструментом. Но пора идти дальше. Я использую каждый предмет, человека или ситуацию до того момента, пока тот себя не исчерпает. Когда я понимаю, что познал всю красоту определенной вещи и большего получить от нее я не в силах, то ищу что-то новое.

– И, как обычно, ты далеко готов зайти в поисках новых ощущений.

Антуан улыбнулся.

– Ты даже не представляешь, насколько.

Глава 2

Александэр, нервно заламывая пальцы, шагал туда-сюда по большой комнате с белыми стенами, увешанными его работами. Это была аудитория его университета, любезно предоставленная ректором для проведения выставки молодого художника. Уровень любезности прямым образом зависел от толщины денежной пачки, которую Франц, несмотря на протесты Александэра, снял со своего банковского счета. Это были последние деньги, оставшиеся от продажи книг, но писателю не было до них никакого дела, и он был даже рад поскорее избавиться от них. Деньги напоминали ему о его книгах, книги напоминали ему о вражде с Владиславом Развро, а образ Развро ассоциировался у него с убийством, совершенным Антуаном. Поэтому, чем короче была эта порочная цепочка, тем лучше.

Франц, одетый в свой лучший костюм, зашел в помещение, сразу же оказавшись в объятиях Александэра.

– Я так волнуюсь! Я уверен, что что-то обязательно пойдет не так! Почему никого нет?

– Александэр, сейчас полдень. Выставка официально начинается через полчаса. Успокойся и поправь свой шарф. Скоро Вероника подойдет, она обещала прихватить с собой несколько друзей из музыкальной группы.

– Что? Музыканты? Они же неумолимые критики! Вспомни Антуана!

Франц возвел глаза к небу, стараясь собраться с силами на ближайшие два с половиной часа. Александэр принялся ходить от картины к картине, останавливаясь у каждой из них и пытаясь найти какие-нибудь изъяны. Вскоре, замерев у пейзажа деревенского дома на холме, он вскрикнул.

– Здесь нет трубы! Я забыл нарисовать трубу на крыше!

– Брось, Александэр, никто и не заме… – начал Франц и прервался, когда художник бросился к саквояжу, достал оттуда коричневый бочонок краски и кисточку и вернулся к картине. – Серьезно? За десять минут до начала?