Франсуаза Бурден - Нежность Аксель Страница 2

— Ну что, как все было? — поинтересовалась Аксель.

Она задала этот вопрос для очистки совести и была уверена, что знает столько же, сколько и Антонен, несмотря на те ощущения, которые он, должно быть, испытывал во время галопа. Она поглядела на бока коня, ноздри, на пену в углах губ и весело хлопнула его по шее, а он даже ухом не повел.

— Легко, ты же видела.

— Ставьте их в стойла и идите обедать!

Быстрый осмотр остальной части ее немногочисленного табуна показал, что рыжемастный часто дышит и все еще возбужден, а серый весь мокрый. Крабтри, как всегда, воспользовался остановкой, чтобы сжевать несколько мокрых травинок на краю аллеи.

— Запрети ему делать это, — недовольно сказала Аксель ученику.

Вот уж действительно нужен глаз да глаз! Неужели ни один из этих мальчишек не слышал о коликах? Невероятно! Наряду с ринофарингитом они были сущим наваждением для всех тренеров.

Она села в машину и спустя две минуты была дома. Если она хотела застать Бенедикта, то в ее интересах было поторопиться. Очень скоро он закроется в ванной и уже никому не ответит. Подняв трубку, она набрала номер, насчитала семь гудков и с облегчением услышала низкий голос деда.

— Я, было, подумала, что не застану тебя, Бенедикт! Как дела? Как погода в Англии?

— Ужасная, как всегда. Ты, похоже, запыхалась… Что- то случилось в конюшне?

— О нет! Точнее, да, но сначала мне нужно рассказать тебе о Макассаре. Слушай внимательно, Бен. Это конь исключительно высокого класса. Он только что обошел Крабтри, несясь во весь опор. И сделал это, ничуть не запыхавшись. Антонен валится с ног — ему даже не пришлось его подбадривать.

— Не могу поверить! — закричал дед. — Ты выпустила их, когда меня не было?

— Мне нужно было все выяснить. Кстати, тебе придется задержаться здесь дней на десять, не меньше.

— Как это «придется»?

Она уселась на уголок письменного стола, отодвинув кучу бумаг.

— Ты мне нужен здесь в конце недели, — сказала она смущенно.

— Для чего, скажи на милость?

— Из-за ужина со Стаубами. Они не придут, если тебя не будет.

— Черт возьми! — взорвался он. — Бросить дела, сесть в самолет — и все ради проклятого ужина?

— Бенедикт, они хотят видеть именно тебя. Ты — легенда, и сам прекрасно об этом знаешь.

Сказав это, она взглянула на многочисленные фотографии, развешенные на стенах комнаты. Больше всего ей нравилась та, сделанная пятнадцать лет назад, на которой Бенедикт стоял рядом с только что выигравшей красавицей-кобылой.

— Если я и приеду, дорогая, то лишь для того, чтобы сказать этим людям то, о чем они не хотят и слышать. Тренер — ты. И за два-три последних года большинство победителей подготовила именно ты.

Они, как опытные дуэлянты, всегда прибегали к маленькой хитрости: чтобы учтиво парировать, утверждали, что талантливо поступил другой.

Она рассмеялась и в ответ услышала смех деда.

— Превосходно, мисс, ты выиграла. Я вернусь раньше: прилечу в пятницу обычным рейсом.

— Я буду в аэропорту. Береги себя, Бен!

Она с облегчением повесила трубку. Стаубы были подозрительными, капризными и доверяли своих лошадей только знаменитому Бенедикту Монтгомери, но никак не двадцатисемилетней молодой женщине, которую считали совсем девчонкой.

Но девчонкой-то Аксель как раз уже давно не была. В пятнадцать лет она лишилась родителей: они вышли на паруснике в море и исчезли. Потом несчастье, случившееся с Беном в день ее восемнадцатилетия, заставило ее прервать учебу и временно заняться конюшней. А еще позже, когда Бен официально возложил на нее обязанности тренера, она обнаружила, что ее окружают недруги, и первый среди них — родной брат.

Встав с письменного стола, она подошла к фотографиям и принялась в очередной раз внимательно их разглядывать. Она поступала так почти каждый день и была уверена, что это доставит ей удовольствие. На стене была представлена история четырех поколений семьи Монтгомери — с подъемами и спадами, победами и драмами. На самом старом снимке был Гас, прадед, которого она не знала.

Знаток лошадей, чистокровный англичанин Гас переехал во Францию после войны, в тысяча девятьсот сорок девятом году. Тогда он считал, что на другом берегу Ла-Манша бега организованы лучше и что прибыль стоит того, чтобы покинуть родину. Расположенная в Мезон-Лаффит, его первая конюшня насчитывала всего пару десятков стойл, в которых он разместил своих рысаков-фаворитов.

Через несколько лет удача улыбнулась Гасу, поскольку он не только умел объезжать чистокровных скакунов, но в еще большей степени обладал даром выставлять их на популярных состязаниях. Показанные результаты плюс британский акцент и хладнокровие привлекли к нему внимание многочисленных владельцев.

В итоге он приобрел новую конюшню на тридцать шесть стойл, которые были выстроены вокруг симпатичного дворика. В конце находился просторный, но довольно несуразный дом с выступами, который Гас, испытывая ностальгию по родине, перестроил на англо-нормандский манер, отчего строение стало несколько менее безвкусным.

Кроме лошадей в багаже Гаса были жена и дети. Старший, Бенедикт, проявлял явную предрасположенность к работе тренера и как тень следовал за отцом по дорожкам и ипподромам. Младший же, Джервис, избалованный матерью, напротив, откровенно демонстрировал отвращение к грубой жизни конюшен и интересовался чистокровными скакунами лишь издали: мог, к примеру, взглянуть на них, когда они были на лугу. Довольно скоро Джервис попросил у отца разрешения вернуться в Англию для учебы в Кэмбридже. Где и понял, что может прекрасно обходиться и без матери, и без Франции. Но там он неожиданно обнаружил, что друзья с восторгом отзываются об его отце, знаменитом Гасе Монтгомери — человеке, который покинул родину ради того, чтобы посрамить лягушатников на их же территории. В высшем обществе, где любил вращаться Джервис, интерес к бегам был огромен, и молодой человек быстро смекнул, что не стоит отрекаться от своих корней.

А в это время в Мезон-Лаффит лошади Гаса продолжали одерживать победы. И все большее участие принимал в этом и даже преуспевал Бенедикт. А когда появилось объявление о продаже конюшни на другой стороне улицы, прямо напротив их дома, они поспешили купить ее с тем, чтобы разместить там новых воспитанников. Гас и Бенедикт по праву делили все возрастающую славу, и люди боролись за то, чтобы отдать своих лошадей на воспитание к Монтгомери.

Так образовался «большой двор» с пятьюдесятью стойлами и «малый двор», в котором их было тридцать шесть. Со стороны малого двора, таким образом, был дом, а со стороны большого — комнаты учеников, сенные сараи и склады инвентаря.