Елена Лагутина - Слепая любовь Страница 20

Пронзительный крик, чьи-то руки, сильные и спокойные — это было вчера.

— Почему так темно? Почему? Я ничего не вижу, включите свет! Где я?..

Отрывистые фразы, игла в вену, что-то про шок, и вот голоса все тише, тише...

— Черепно-мозговая травма. Поврежден участок мозга, отвечающий за обеспечение зрительной функции. Здесь не темно... — Последняя фраза уже не такая сухая, словно и не врач, а просто — человек, знакомый и даже близкий.

— Я никогда не смогу... Я никогда не смогу видеть? Никогда?.. Да не молчите же вы! — с досадой, даже со злостью, заклинала она врача, а тот, видимо, не решался подписать смертный приговор, поэтому молчал.

— Маловероятно, — ответил он наконец с сожалением в голосе. — По крайней мере в нашей стране такие операции не делают. Да и за границей они пока находятся на стадии эксперимента и стоят слишком дорого. Ну не переживайте так сильно. Вы вообще должны благодарить Бога за то, что остались в живых...

А она ненавидела, проклинала в душе этого злого Бога, который так жестоко пошутил с ней, так несправедливо отнял у нее лишь часть жизни, но — навсегда... Ей казалось ужасным то, что она не умерла, — ведь теперь, за этим порогом, не может быть ничего, кроме темноты, ведь жизнь ее была уже кончена еще до того, как из-за поворота вывернула та злосчастная машина. Нет, конечно же, она сделала это не специально, хотя в первую секунду, поняв, что произошло что-то непоправимое, она почувствовала только радость и облегчение. Так зачем же он оставил ее в живых? Разве ей было мало того, что случилось? Зачем же ей теперь жить — в одиночестве и в темноте, в окружении одних лишь звуков?

Звуков и запахов... Ну вот, первый опыт оказался неудачным. Теперь так и придется лежать до утра на мокрой подушке — вряд ли посреди ночи кому-то придет в голову навещать слепую... Слово это разорвалось в ее сознании на тысячи мелких и острых осколков, стая мурашек пробежала по ледяному телу....

— Что-то случилось? — услышала она молодой женский голос, появившийся словно из ниоткуда, и вздрогнула.

— Я, кажется, что-то уронила, простите... Извините, что разбудила.

— Ну что вы, я не спала. Не стоит извиняться. Приподнимитесь... Только аккуратно, я уберу мокрую подушку... Вот так.

Данка почувствовала, как влажная ткань скользнула по ее спине, и снова аккуратно опустила голову.

— У вас ночное дежурство? Вы... вы медсестра?

— Медсестра. Дневное дежурство, — коротко и лаконично ответила та, видимо, чем-то занятая. — Ничего страшного, и ваза цела, сейчас воды долью...

— Дневное? День? Сейчас — день?

— День. Розы-то какие красивые... Только один лепесток помялся, не расстраивайтесь.

— Сейчас — день?!

Девушка (судя по голосу, достаточно молодому, чуть высоковатому) ушла, не став второй раз уточнять того, что и так было для нее очевидно, а Данка положила на глаза ледяные и влажные от пота ладони. Глаза... Интересно, внешне они изменились? Стали пустыми — или в них по-прежнему отражается то, что теперь различить они уже не могут? Значит, день...

Дана прислушалась. Свежий ветер из приоткрытого окна донес до нее отдаленные звуки проезжающих машин и голосов. Где-то заплакал ребенок, робко тявкнула собака... И в самом деле, можно было сразу догадаться, что посреди ночи на улице не может быть такого обилия звуков. Что ж, это на будущее... Хотя — о чем это она, какое может быть будущее?

Медсестра снова вошла в палату. На этот раз Данка уловила еле слышный звук открывшейся двери, приподнялась на локтях, по привычке — хотела посмотреть, кто пришел, ничего не увидела... И снова, обессиленная, откинулась на жесткую поверхность больничной койки.

— Ну что вы, девушка, разве так можно! Три недели в реанимации без сознания лежали, такую сложную операцию перенесли, а теперь совсем себя не бережете, — укоризненно произнесла она, но Данка ее как будто бы и не слышала, снова вскочила, почувствовала, как закружилась голова, как все поплыло перед глазами... Вернее, представила.

— А зачем? — надрывно произнесла она. — Зачем? Я вас об этом просила?! Просила, чтобы вы меня спасали? Ну скажите...

— Да успокойтесь вы, — сдержанно произнесла сестра, видимо, поняв состояние пациентки, — это только первое время тяжело. А потом привыкнете, все привыкают.

— Зачем? — снова спросила Дана. — Зачем к этому привыкать? Ради чего?

— Вы же молодая... Вот так поставим, ближе к свету, а воду я сейчас вытру... Шикарные розы! А вы говорите — зачем! Да он же сутки напролет в реанимации околачивался, его и танком бы оттуда не выгнали... Даже завотделением ничего сделать не смог, уступил. Любит он вас.

— Кто... кто меня любит?

— Жених ваш, — удивленно произнесла медсестра. — Вы, случайно, память не потеряли?

В ответ на свой вопрос девушка услышала лишь глухой, сдавленный стон, исподтишка покосилась на пациентку, на время забыв, что может рассматривать ее не таясь. Глаза такие красивые, еще живые, хоть и неподвижные.

— К сожалению, не потеряла... Как вас зовут?

— Наташа.

— Наташа... Извините, я понимаю, вы ни в чем не виноваты... Значит, он сюда приходил?

— Он отсюда не уходил! Практически... А цветы сегодня рано утром принес... Долго сидел возле вашей кровати, смотрел, не стал будить. Да он придет скоро!

— Откуда вы знаете? — испугалась Данка. — Откуда вы знаете, что он придет?

— А как же, — удивилась Наташа, — конечно, придет... Он ведь вас так любит...

— Послушайте! — Данка снова вскочила на кровати, беспомощно протянула руки в пустое пространство, к ней — к той, которая, как ей казалось, сейчас была единственным ее спасением. — Пожалуйста!

Наконец она почувствовала теплоту ее ладони, сжала свои пальцы.

— Я прошу вас... Умоляю, я не хочу, не хочу его видеть, то есть... Я просто не смогу его не видеть, я... — она окончательно сбилась, стушевалась, — я не хочу, чтобы он меня увидел — такой...

— Да он тебя уже тысячу раз видел. — Наташа незаметно перешла на ты, и в голосе ее сквозили едва различимые нотки раздражения. — Успокойся, он тебя ни за что в жизни не оставит! Не бросит, можешь не сомневаться! Он тебя любит, по-настоящему!

В последних словах чувствовалась даже зависть, и Данка, различив ее, была просто поражена — как можно вообще завидовать ей?

— Нет, нет, я прошу тебя... Ведь посетителей не всегда пускают, скажи ему, что меня перевели в другую палату, в другую больницу, прошу тебя, скажи ему! Придумай что-нибудь!

— Успокойся, слышишь... Все будет хорошо, вот увидишь, — успокаивала ее Наташа, но внутри у нее все напряглось — кто бы видел, какой ужас застыл сейчас в этих невидящих глазах...

И именно в этот момент дверь в палату открылась. Открылась тихо, Наташа даже не услышала, не обернулась на звук, а Данка поняла все сразу. Бессильно упали ладони, словно мертвые плети, повисли тонкие руки, в воздухе застыл и растворился последний крик о помощи, а звуки стали острее и четче.