Наталья Сафронова - Лабиринты любви Страница 20

Наконец-то все решено. Я сказала отцу, что больше спать с ним не буду, что Гошу не брошу. Он был довольно спокоен, но от этого стал еще страшнее. Уехал куда-то. Может, отстанет от меня, может, женится на ком? Мамочка, родная, ты ведь на него влияешь, так пусть он даст нам пожениться, и я никогда никому ничего не скажу. Памятью твоей клянусь. В день свадьбы дневник этот сожгу и пепел развею. Помоги, мамочка, нам! Мы так любим друг друга!

09.07

Убили Глыбу — того мужика, с которым Гоша был в кафе, когда мы познакомились. Сегодня похороны. Я не пойду, не могу после маминых похорон это видеть. Гошка мотается и ужасно переживает.

19.07

Звонил Гоша, я совсем соскучилась, думала, мы увидимся. А он не может — на завтра у него повестка к следователю по делу Глыбы, всех друзей его опрашивают, его уже вызывали, теперь еще зачем-то. Скорее бы уж все это успокоилось, я так по нему соскучилась!

20.07

Звонила Гоше. Лидия Федоровна сказала, что Гоша арестован по подозрению в убийстве Глыбы. Он в Бутырке, свидания разрешают только родственникам. Хорошо, отец не в командировке, может, устроит мне с ним свидание? Это ошибка, но Гошу надо оттуда вытаскивать.

24.07

Какая же я была слепая! Оказывается, это все подстроил отец. Это он Гошку посадил, чтобы меня вернуть. Так и заявил: хочешь, чтобы его выпустили, обещай, что больше никогда его не увидишь, а меня будешь не просто ласкать, а как самого любимого. А то мне твое уныние в постели давно надоело. Я хочу чувствовать себя любимым. Ответила отцу, что его ненавижу, сказала, что он отнял у меня моего парня, которому теперь плохо, а он ни в чем не виноват. «Суд разберется, улики против него есть, так что следствие долгим не будет», — отреагировал отец. Я спросила: «Ты можешь его освободить?» Он: «Ты что! Освободить может только прокуратура». Тогда я задала вопрос: «А ты можешь на это повлиять?» Говорит: «Могу». Попросила: «Освободи его, а то я пойду в ту же прокуратуру и скажу, что ты меня насилуешь с семнадцати лет». — «Никуда ты не пойдешь, я тебя раньше в дурдом упеку, как единственный близкий родственник». — «Тогда я буду в дурдоме с санитарами спать, а тебе ничего не достанется». — «Мне и так мало что от тебя достается в последнее время, все на этого бабника, на Гошу твоего уходило. А теперь я вам покажу, что в жизни надо уметь не только трахаться. Его ты больше не получишь никогда. Ему светят пятнадцать лет и несчастный случай на лесоповале, а тебе — дурдом, если ты меня не послушаешь». Подумав, я задала вопрос: «Что ты хочешь?» — «Пойдешь к нему на свидание и скажешь так, чтобы он поверил, что у него появился выбор, именно этими словами, и скажешь: 15 лет тюрьмы без тебя или свобода, но тоже без тебя. Если он выберет свободу, то ты остаешься со мной и будешь любить меня по крайней мере в постели. Попробуете убежать или обмануть — объявим в розыск и тогда уж посадим без всяких условий. Если он выбирает тюрьму, то ты едешь в дурдом и через пару лет становишься настоящей дурочкой. Думать можешь сколько хочешь, бегать от меня смысла нет, я уже меры принял. Думай, решай. В камере сейчас народу много, так что милому твоему не скучно, может, еще половую ориентацию сменит, так ты ему и не нужна будешь».

Сейчас ночь, он спит. Я сижу на кухне, слез у меня уже нет, голова болит, мысли — ни одной. У Джульетты хоть монах был, с которым она могла посоветоваться, а я совсем одна. Гошенька, милый мой, держись, пожалуйста! Опять все из-за меня. Ты же ни в чем не виноват. Я должна тебя выручить. Если бы сказала тебе тогда правду, то ты, может, что-нибудь придумал бы, а теперь все пропало. Его там бьют, наверное. Надо Лидии Федоровне позвонить, может, она у него была? Только не из дома, наверняка слушают. Ей-то каково! Она ко мне так хорошо отнеслась, а я ей сына в тюрьму посадила. Главное — его освободить. Остальное неважно.

09.08

Он куда-то улетал. Вернулся черный от загара и злой. Еле добилась от него, чтобы он организовал свидание, сказала, что я согласна на его условия, но только после того, как увижу, что Гошу отпустили. Он мне без всякого интереса говорит: «Попробую, но уж очень сейчас это все не вовремя. Ладно, из дома не уходи, сиди жди звонка. Когда позвоню, не знаю. Ты потом езжай в Бутырку, это на Новослободской, дежурному скажешь, что на свидание. Возьми с собой сигареты попроще, отдашь конвою».

11.08

Я видела его. Нос сломан. Сам он тоже. Глаза измученные, испуганные. Я сказала все так, как велел отец, спросила: согласен? Он так обреченно вздохнул и ответил: «Ну разумеется». Он отказался от меня, от нашего счастья, от наших детей! После этого его сразу увели. Я загадала: если оглянется, значит, любит. Но он не оглянулся. Все кончено. Я не могу пока сделать того, что хочу больше всего. Мне надо убедиться, что они его выпустили, а потом я свободна. К отцу я не вернусь и не трону его из-за мамы, а собой могу распоряжаться.

13.08

Я каждый день хожу к Бутырке, уже знаю, когда у них отпускают. Моего нет.

14.08

Опять не отпустили. Шла обратно к метро и на столбе увидела старую афишу «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», студия Вячеслава Гордевского. Как давно это было! Как давно я летала в стае. Помнят ли меня ребята и В.М.? Может, я им не наврежу, если к ним зайду. На афише был адрес какого-то ДК, видно, опять проблемы с помещением. Попробую найти, может, дадут напоследок на сцену выйти той чайке с перебитым крылом, у которой нет уже ничего, даже желания летать. Шла, повторяла роль, и голова и тело, кажется, все помнят, но помнят ли меня?

16.08

Отца не вижу. Гошу все еще держат. Мне сказали, что лучше всего передачи передавать, если принимают, значит, еще сидит. Сегодня приняли. Студию я нашла легко. Меня узнали, особенно не расспрашивали. Лето, народу немного, но они репетируют каждый день, готовятся к поездке на Авиньонский фестиваль во Францию. В.М. меня даже к репетиции допустил. С ним время летит быстрее, мне легче ждать. Пусть это будет моя скала, куда я присела на краешек перед последним полетом.

17.08

Гошу не выпустили. Была в студии. Отца дома по-прежнему нет.

18.08

Он на свободе! Видела своими глазами, как он вышел из ворот, вздохнул и пошел к метро. Каким чудом я удержалась и не бросилась к нему, не знаю. На меня столбняк нашел. А потом я поехала к его дому, хотела еще разок хоть издали увидеть, но испугалась, что не удержусь, и поехала в студию, там и переночевала, на декорациях.

19.08

Днем вышла на улицу. Город не узнать. Кругом пусто, танки, народ только кучами ходит. Что-то случилось. Я помчалась к Гошиному дому, вдруг его опять заберут. За трансформаторной будкой меня заметила Лидия Федоровна и быстро завела в какую-то квартиру в их доме, в 5-м подъезде. Дверь закрыла, да как начала меня молча какой-то сумкой лупить, потом руками, я думала, она меня задушит. А потом села и разрыдалась, я тоже. Ревели мы долго, и обе о Гошеньке. Потом она сквозь слезы говорит: «Бедный мой мальчик, ты его совсем не любишь, опять пришла, чтоб его подвести, а он из-за тебя такую муку принял!» Ну тут меня прорвало, и я ей все выложила и про отца, и про то, как я Гошу люблю и что боюсь, что не выдержу и наврежу ему опять, поэтому и решила посмотреть на него в последний раз и улететь. Лидия Федоровна успокоилась, задумалась, а потом говорит: «Грех такой на душу брать не буду и тебе не дам, а вот улететь тебе и вправду надо». Мы долго перебирали разные варианты и решили, что надо попробовать улететь со студийцами во Францию. Домой не вернусь. Она заменила мне смертную казнь пожизненным заключением без моего любимого. Во всем виновата я сама, мне и нести это бремя самой. Я люблю его так сильно, что ради этого…