Лавирль Спенсер - Раздельные постели Страница 20

— Сейчас ты похожа на моего старика!

— О'кей, Кэт, это твой ребенок. Я сделала так, как он просил, я передала тебе его просьбу. Позвони ему домой сегодня вечером. Теперь все зависит от тебя. Ну, как тебе живется?

— Знаешь, неплохо. — Затем, отгоняя от себя мысли о Клее Форрестере, Кэтрин добавила: — Здесь нет мужчин, и в этом есть плюс.

Голос на другом конце провода стал умоляющим.

— Эй, не говори так, Кэт. Не все мужчины такие, как твой отец. Например, Клей Форрестер совсем не такой.

— Бобби, у меня складывается впечатление, что ты переходишь на его сторону.

— Я не перехожу на его сторону. Но со стороны мне лучше видно. Я всегда буду на твоей стороне, но я не могу ничего с собой поделать, если считаю, что ты по крайней мере должна позвонить парню.

— Черт с тобой, позвоню! Но я не хочу ни Клея Форрестера, ни его денег!

— Хорошо, хорошо! Достаточно! Я больше не буду тратить время на споры с тобой, потому что я знаю, какая ты, когда что-то решишь.

Поглощенная разговором с Бобби, Кэтрин не заметила, как три девушки вошли на кухню, чтобы перекусить. Оттуда хорошо прослушивался любой телефонный разговор. Повесив трубку, она пошла назад в свою комнату, размышляя над тем, что сказала Бобби. Было бы проще всего сдаться, принять деньги от Клея или просить его о моральной поддержке на время трудных месяцев, которые еще предстояли, но она боялась, что, если она станет на него полагаться, он будет иметь влияние на ее будущее, о котором еще стоит подумать. Лучше оставаться здесь. Здесь жизнь лучше, чем та, которую она оставила. В «Горизонте» не было порицаний, потому что каждый здесь находился в одинаковом положении. По крайней мере она так думала.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Напряжение в доме Форрестеров росло — местонахождение Кэтрин оставалось неизвестным. Анжела ходила по дому с искаженным выражением лица, и Клей часто замечал на себе ее взгляд. В ее глазах было столько боли! Он не мог сосредоточить свои мысли, потому что через двадцать четыре часа Герба Андерсона отпустили, не выдвинув официального обвинения против него. Не только Клей, но и его отец ужасно терзались оттого, что вынуждены были отпустить его без уплаты налога. Они знали закон, они знали, что могли приковать Андерсона к стене за то, что он сделал. Неспособность так поступить только еще больше натягивала их взвинченные нервы.

Когда Андерсона освободили, он стал еще более уверенным в своей правоте. По дороге домой он все время самодовольно улыбался.

— Я достану этих сукиных детей, когда захочу, и не отпущу до тех пор, пока они не расплатятся зелеными баксами! — бормотал он себе под нос.

Когда он вошел в дом, Ада стояла в гостиной в пальто, читая почтовую открытку. Она подняла глаза и, увидев его, вздрогнула.

— Разве, Герб, тебя выпустили?!

— Чертовски правильно, меня выпустили. Эти Форрестеры знают, что для них Лучше, поэтому-то меня выпустили. Где девчонка?! — Его глаза были налиты кровью, на руках — грязные бинты. Несчастная женщина даже на расстоянии почувствовала запах джина.

— С ней все в порядке, Герб, — робко произнесла она, протягивая открытку. — Взгляни, она в Омахе с подругой, которая…

— Омаха! — Герб подошел, шатаясь, и выхватил открытку из рук жены. Он внимательно смотрел на написанное, желая убедиться, что это был почерк Кэтрин. Герб вытер грязными бинтами слезящиеся глаза и несколько раз перечитал текст. Затем прошептал: — Эти сукины дети мне все равно заплатят! Никто еще Гербу Андерсону не показывал голую задницу и так просто не уходил! — Он прошел мимо Ады, не замечая ее, и снова вышел из дому.

Ада упала в кресло и с облегчением перевела дух.

В «Горизонте» Фрэнси стащила флакончик духов «Чарли» с туалетного столика Кэтрин и тем самым надеялась, что свела счеты с некоторыми несправедливостями жизни.

В это время одна из самых красивых девушек университета Миннесоты усаживалась в «корветт» Клея Форрестера.

— Ты опоздал, — бранилась Джил Мангассон, опуская руку с блестящим маникюром на обнажившиеся колени своих утонченных, породистых ног и в то же время одаривая его ошеломительной улыбкой, которая стоила ее отцу примерно две тысячи долларов у ортодантиста. Джил была красавицей и членом элитарного женского студенческого клуба «Каппа Альфа Фета». На протяжении многих лет этот клуб был известен как студенческий клуб университета Миннесоты богатых девушек, которых в узких кругах называли «Феты».

— У меня был тяжелый день, — ответил Клей, вдруг почувствовав раздражение. Захлопнув дверь, Клей включил зажигание, и машина рванулась вперед.

— Мне нужно остановиться возле фотолаборатории и проверить некоторые фотографии для исследовательского проекта. — У Джил была не только превосходная внешность, она великолепно разбиралась в авиационной электронике и собиралась разработать первый реактивный челнок между Луной и Землей. Имея такие высокие цели, она не спешила выходить замуж. Она и Клей понимали друг друга очень хорошо.

Но сегодня Клей был на редкость раздражителен.

— Я опоздал, а ты хочешь остановиться возле фотолаборатории по дороге на вечеринку! — проворчал он, увеличив скорость.

— Господи, мы сегодня раздражены…

— Джил, я тебе говорил, что хочу остаться дома и заниматься. Это ты настояла поехать на вечеринку. Ты мне простишь, если я не хочу выполнить сопутствующие услуги по пути?

— Прекрасно. Забудь о лаборатории. Я завтра заберу фотографии.

Приближаясь к знаку «Стоп», Клей резко затормозил — Джил с силой бросило вперед.

— Что с тобой?! — воскликнула Джил.

— У меня не праздничное настроение, вот и все.

— Это очевидно, — сухо сказала она. — Тогда забудь о фотолаборатории и вечеринке тоже.

— Нет, ты хотела поехать на эту проклятую вечеринку, и мы поедем туда!

— Клей Форрестер, не разговаривай со мной таким тоном. Если тебе не хочется со мной ехать, ты можешь прямо об этом сказать. Ты говорил, что тебе в эти два дня нужно многое выучить. Между двумя этими предлогами есть большая разница.

Он нажал на газ, и машина с визгом помчалась по Университетской авеню к центру студенческого городка, петляя между машинами и оставляя след от тормозящих шин.

— Ты ведешь машину, как маньяк, — холодно заметила Джил. Ее золотисто-каштановые волосы беспорядочно качались от его маневров на дороге.

— Мне кажется, что я и есть маньяк.

— Тогда дай мне выйти из машины. Я себя таковой не чувствую.

— Ты выйдешь, когда мы приедем на эту проклятую вечеринку, — . сказал он, зная, что ведет себя омерзительно, но не будучи способным остановиться.

— С каких это пор ты стал ругаться?