Кэтрин Стоун - Красотки из Бель-Эйр Страница 20

Уинтер узнала об этом по дороге домой, от незнакомца. Незнакомец был молодым человеком, хотя Уинтер он показался очень взрослым. Он остановился рядом, когда она копалась в книгах в магазинчике в лондонском аэропорту Хитроу. И наконец просто сказал:

– Я никогда не видел такого красивого создания.

Симпатичный обладатель искренних карих глаз и английского акцента, он ничего не хотел от Уинтер, кроме как сообщить, что находит ее красивой. Уинтер слабо улыбнулась его словам. Он улыбнулся в ответ и ушел. А Уинтер пошла в дамскую комнату и обнаружила, что он прав.

Гадкий утенок стал лебедем, неуклюжесть сменилась грацией, худоба – мягкой чувственностью, бледная, просвечивающая кожа сделалась кремовой, тонкие секущиеся волосы превратились в черный бархат, потрескавшиеся губы сделались пухлыми и красными, а слишком большие глаза стали гипнотическими, чарующими, манящими.

Она была красива, как Скарлетт О’Хара.

Во время полета домой Уинтер не много думала о своей красоте и очень много – о мужчине в лондонском аэропорту. А вдруг это был папа? Уинтер знала, что это не так. Она изучила Лоренса Карлайла, тщательно заполняя альбомы для наклеивания вырезок статьями о нем и его фотографиями. Уинтер снова и снова смотрела все его фильмы. Читала детективы, написанные его женой – ее мачехой! – и часами изучала редкую драгоценную фотографию, найденную в журнале, – фотография Лоренса с двумя маленькими сыновьями, ее сводными братьями. Уинтер пыталась найти сходство, но ее отец был так красив, а розовощекие сводные братья казались уверенными и счастливыми.

Молодой человек в Хитроу не был Лоренсом Карлайлом, но, как и отец, он был англичанином. И сказал ей, что она красавица. Может, это было чудесное знамение.

Все вдруг полюбили ее. Ей улыбались незнакомые люди и прежде всегда враждебно настроенная их экономка, и ее мать. Жаклин была довольна, но к радости примешивалась горечь. Она завидовала юной красоте Уинтер, но была счастлива, что наконец-то ее дочь выглядит как надо. Жаклин приняла Уинтер в свои объятия – духовно, не физически, – беря ее в набеги на магазины, расположенные на Родео-драйв, и на ленчи в Охотничий клуб Бель-Эйр, в «Поло-Лондж», «Бенито» и «Эрмитаж».

Казалось, больше уже никого не волновало, что Уинтер была тихой и застенчивой. Теперь она была красивой и очаровательной, и этого достаточно. Но Уинтер это волновало. Ей хотелось выговориться! Ее так долго никто не слышал. Застенчивость не исчезла, но красота придавала ей уверенности.

Поначалу ее слова были серьезными. Она хотела, пыталась разделить с кем-нибудь боль и страх, которые так долго сидели внутри нее. Она словно вышла из многолетней комы. «Что случилось? Где я? Меня мучили жуткие кошмары…»

Уинтер хотела спросить – почему, почему, почему? Но когда спрашивала, и Жаклин, и экономка, и подростки, плескавшиеся в бассейне в клубе, отстранялись от нее, внезапно испытывая неловкость и снова проникаясь к ней неприязнью.

«Пожалуйста, полюбите меня!»

Уинтер погрузилась в размышления. Когда она снова заговорила, ее голос зазвучал мягко и ласково, слова оказались чарующими и озорными, манеры сделались дразнящими и живыми. Все полюбили Уинтер, и она чувствовала себя чудесно. Она говорила яркие, умные слова, которые были частью ее, так же как и тайные, скрытые слова, которые она не произносила вслух. Но для пущего эффекта Уинтер свободно заимствовала у своих героинь, которых она так хорошо знала, – кокетство у Скарлетт, мечтательность у Дороти, страсть у Лары, самоуверенность у Фанни, волю у Элизы, мягкую пленительность – у них всех.

Уинтер была актрисой. Она создала удивительную, обольстительную и чарующую личность, соответствующую ее потрясающей, вызывающей красоте. Она соткала живой ковер чувств и настроений, но всегда была уверенной, эффектной и всегда держала себя под контролем.

Приятнее быть любимой – много, много приятнее, – но Уинтер жила в страхе, что одинокая, напуганная девочка, которая по-прежнему обитала в ее сердце, будет обнаружена и ее снова подвергнут остракизму. Уинтер не питала к той девочке ненависти… это была она сама, но иногда ей до боли хотелось кому-нибудь рассказать о ней, о том, какая она одинокая и напуганная, какие у нее чудесные мечты, как сильно она хочет увидеть своего отца.

Когда Уинтер исполнилось пятнадцать лет, она оставила далеко позади свою мать по части самостоятельности и зрелости. Она уже давно перестала надеяться, что Жаклин когда-нибудь полюбит ее, но, осознав всю глубину отчаяния матери, Уинтер сменила гнев на сочувствие. Казалось чудом, что карьера Жаклин не пострадала. Она каждый год снималась в больших фильмах и, кроме награды за «Марракеш», четыре раза выдвигалась на «Оскара» в номинации «Лучшая женская роль», получив в итоге одну из статуэток. Жаклин Уинтер имела удивительный успех. Ее работа принесла ей огромное богатство, но оно бледнело по сравнению с состоянием, заключенным в драгоценностях и подарках, которыми осыпали Жаклин домогавшиеся ее богатые и могущественные мужчины.

Жаклин слишком много и слишком часто пила, принимала много лекарств. Ее жизнь между съемками была пустой и никчемной. Она больше не вышла замуж, несмотря на постоянные предложения. Уинтер не могла припомнить, чтобы ее мать хоть раз искренне рассмеялась, это всегда был смех талантливой актрисы. Жаклин добавляла вечеринкам Голливуда ослепительного сияния, но, вернувшись домой, часто испытывала беспокойство, чувство неприкаянности и нежелание оставаться в одиночестве.

И именно тогда, когда солнце нового дня выглядывало из-за гор Сан-Бернардино и бросало золотистые лучи на залив Лос-Анджелеса, Жаклин и Уинтер становились подругами. Они тогда не были матерью и дочерью, они больше походили на двух девочек, которые единственные не заснули в сонном царстве и решительно сопротивляются сну, разговаривая начистоту, потому что слишком устали, чтобы притворяться.

Материнские советы Жаклин проистекали из ее собственных ошибок. Она ни разу не призналась Уинтер, что совершила ошибку, не обращая внимания на свою маленькую дочь, но Уинтер убедила себя, что увидела сожаление в затуманенных алкоголем глазах матери. Жаклин сосредоточилась на своих ошибках с мужчинами и своей глупой вере, что ее потрясающая красота неувядаема и не требует заботы.

– Держись подальше от солнца, Уинтер. О, я вижу, ты уже об этом знаешь, – добавила Жаклин с улыбкой, словно только что сделала важное открытие. Стояла середина августа, а кожа Уинтер по-прежнему была цвета свежих сливок.

Первые четырнадцать лет своей жизни Уинтер прожила в затемненном мире просмотровой комнаты у себя дома и кинотеатров Цюриха и Женевы. Она покидала эти заколдованные пещеры, чтобы воссоздать свои фантазии в тенистом саду у пруда или в спартанской спальне в Швейцарии. До переменившего всю ее жизнь четырнадцатого лета она никогда не уходила на несколько миль от дома, гуляя по белым песчаным пляжам, не проводила целые дни, беззаботно веселясь и плескаясь в бассейне.