Джун Зингер - Секс после полудня Страница 20

— Хорошо, мадам Судья. Или ты — обвинитель? — он наклонился, чтобы коснуться ее губ своими.

— Пожалуйста, сэр, постарайтесь воздержаться от незаконного воздействия на суд, имея в виду, что в конечном счете это поможет вам в вашем деле.

Она ушам своим не верила: почему она несет такую чушь? Но ведь и он действует не лучшим образом…

— Будьте добры, Ваша Честь, поясните данное заявление. Что поможет в моем деле? Воздержание или попытка? — он поцеловал ее снова.

— Предупреждаю вас, мистер Вест, такие отвлекающие приемы сработают только против вас. Продолжайте свой рассказ.

— Это угроза? — Джонатан проводил пальцем по шелковистой коже ее груди. Даже это легкое прикосновение начало возбуждать ее, и ей пришлось заставить себя сдержаться.

— Хватит оказывать давление на правосудие, мистер Вест, продолжайте свой рассказ.

— Хорошо, хорошо. Дайте только собраться с мыслями. В конце концов слишком многое зависит от вашего решения, и мне надо как следует подготовиться…

— Правда — вот и все, что нужно, мистер Вест. Правда, и только правда!

— Я готов. Расскажу о лете, когда мне исполнилось десять. В сентябре я собирался пойти в пятый класс и в октябре было всегородское состязание по спеллингу, которое я намеревался выиграть, хотя знания мои в этом предмете были весьма паршивыми.

— И что же ты сделал?

— Ничего сверхъестественного. Просто начал готовиться к нему уже летом. Поначалу я стал брать с собой в постель словарь и каждую ночь половину ее отводить на штудирование и запоминание.

— Но почему тебе пришло в голову, что ты можешь запомнить словарь? Даже в десять лет это неразумно.

— Но у меня было секретное оружие.

— Ну да, конечно. Секретное оружие. Истинный герой! У таких всегда бывает какое-нибудь секретное оружие, которое делает их непобедимыми. И иногда это — всего лишь чистое сердце.

— У меня был… Хорошо, назовем это даром… На деле — это способность запоминать, если я достаточно сконцентрировался, почти все, что я прочитывал. Но это не было фотографической памятью, хотя и чем-то близким к ней. Как бы то ни было, я думал, что стоит попробовать, и все лето штудировал словарь, пользуясь фонариком, чтобы меня не застукали мои родители. Я запоминал тысячи тысяч слов, о которых я раньше и не слыхивал. И это было самое чудесное чувство, которое только можно представить!.. — В голосе у него и сейчас слышался восторг. — Мне казалось, что я лопну от знаний… Что нет ничего, чего бы я не знал, не мог бы сделать. Я чувствовал себя царем всей этой чертовой вселенной и никогда уже потом не ощущал себя так же. Да, с тех пор я совершил многое. Я нажил миллионы долларов, но то время было уникально! Ты можешь в это поверить?

Да, она могла. Она почти видела его со словарем, читающим его с фонариком, когда все остальные спали, стойкого, особенного, красивого мальчонку, уверенного в своей непобедимости. Но она понимала также, даже если это было непонятно ему самому: победил бы он или проиграл — это не имело значения. Он мог проигрывать перестрелки и стычки, но битва уже выиграна. И все же она спросила:

— И ты выиграл? Общегородской финал?

— Разумеется, я не мог не выиграть. Я ведь запомнил даже такие слова, как спирохеты.

— Ну нет! Никогда не поверю, что могло бы прийти в голову спросить тебя проспелинговать такое… такое, как спирохетиклы, или — как там это смешное слово? Ты действительно большой жирный лжец! — засмеялась она.

— Минуточку! Я никогда и не утверждал, что они попросили меня… Все, что я сказал, это то, что запомнил спелинг… Если хочешь, я и сейчас могу это повторить. И он стал выговаривать букву за буквой, стараясь говорить обиженным тоном. — Можешь записать все и проверить по словарю…

Внезапно он посерьезнел.

— Я не вру тебе, Андрианна. Разве ты на знаешь, что я никогда не лгу тебе? Ты веришь?

Все дело в том, что она полностью верила ему. А она, между тем, никогда прежде не знала ни одного человека, в отношении которого могла бы поклясться, что он никогда ей не врет… Она понимала: правда заключается в том, что она полностью заворожена, потеряна в восхищении им, в его золотом сиянии, околдована его искренностью, его сияющей виртуозностью и потрясающей верой в себя. Она верила не только в его слова, но в него так, как никогда не верила в саму себя. Она была невероятно опечалена. Возможно, если бы она встретилась с ним несколько лет раньше, где-нибудь в Калифорнии, между прекрасным ее севером и Сан-Диего, и он мог бы «потереться о нее» — в чем-то есть и побочное проявление любви, — тогда она приобрела бы большую уверенность в себе. Может быть, тогда она могла бы смотреть на небо в звездах и думать: я — Андрианна Дуарте, и могу схватить любую из вас; я — Андрианна Дуарте, и нет никого и ничего, с кем бы или с чем бы я не сравнялась, и с кем бы или с чем бы я не справилась… Но теперь было слишком поздно.

Он скользнул рукой вокруг нее.

— Так я все еще жду ответа. Ты мне веришь? У тебя такой серьезный вид. О чем ты думаешь?

— Верю, — улыбнулась она в ответ. — А если ты хочешь знать, о чем я думаю, то это — «О Боже, вот совершенно невероятный человек! Просто колдун какой-то!»

Оба они разразились смехом, сжимая одновременно друг друга в объятьях. Но вдруг он перестал смеяться и зарылся лицом в ее темных волосах.

— Андрианна! Андрианна? — пробормотал он. А затем — Я люблю тебя, Андрианна де Арте.

Тогда и она перестала смеяться. Он произнес магические слова: «Я люблю тебя, Андрианна де Арте». Но все дело было в том, что Андрианна де Арте не существовала. Была только женщина, одна часть которой была Андрианна Дуарте, одна Энн Соммер — и так много маленьких частиц разных женщин, что она и сама не могла понять, какой процент кому из них принадлежал.

«Целое иногда больше, чем сумма его частей», — вычитала она где-то, и хотя это звучало потрясающе, она в это не верила. Если бы кто-то спросил ее, она бы сказала иначе: «Целое часто уменьшается его различными частями».

Когда все это началось — уменьшение целого? Тогда, когда она, все еще Андрианна, поцеловала Розу на прощание в аэропорту Сан-Франциско? Или первая ложь объявилась в момент, когда она вступила на порог Хелен Соммер как маленькая Энн Соммер? А может быть, в тот день, когда она впервые вычислила, что ее отцом был Эндрю Уайт? Или со времени, когда она начала подозревать, что Хелен презирала именно ее, а не факт ее вторжения во владения Соммеров? Может быть, это произошло, когда ее, еще не достигшую четырнадцати лет, изнасиловал Алекс? Или когда она рассказала Хелен об этом? После ее жестокого ответа Андрианна думала, что ничто уже не может вызвать у нее шок… или заставить ее плакать… или сделает ее более циничной, чем она уже была…