Екатерина Вильмонт - Мимолетности, или Подумаешь, бином Ньютона! Страница 20

– Федь, ты вечером занят?

– А что?

– Хочешь пойти со мной на презентацию?

– На презентацию чего?

– Книги Великанова. Там будет фуршет, а потом мы смоемся, и ты покормишь меня обещанным ужином.

– Годится. Туда нужен смокинг?

– Нет, просто костюм. Желательно с галстуком.

– Договорились. Где встречаемся?

С работы пришлось уйти пораньше, так как надо было переодеться и навести лоск. Дома меня опять ждал огромный букет – на сей раз чайных роз. Если так и дальше пойдет, надо купить несколько больших ваз, как-то отстраненно подумала я. Я надела черный шелковый костюм, служивший мне палочкой-выручалочкой уже два года. Последний раз я надевала его с серебряным шарфиком, а сейчас надела с белой атласной вставкой. Получилась совершенно новая вещь. Я выложила за него кругленькую сумму, но эта трата себя оправдала. Помню, первый раз я надела этот костюм на какое-то мероприятие, где был Родион. Увидев меня, он помотал головой, зажмурился и произнес: «Девушка, ты ослепительна! Само совершенство!» А влюбился в «селедку»…

На презентации все было как обычно и я, как обычно, злилась. Лица одни и те же, хотя все одеты скромнее, чем раньше. Ничего не попишешь, веление времени, кризис! Но суть от этого не менялась. У нас это считается высшим светом, хотя, полагаю, три четверти этих людей к высшему свету любой другой страны даже близко не подпустили бы. А мы же особенные. У нас и высший свет на особицу. Но Федьке это было интересно.

– Финик, а это кто? – то и дело вопрошал он, вспомнив мою детскую кличку.

– Где?

– Ну вон та, блонда в лиловом.

– Писательница Мылова, – хмыкнула я.

– Писательница? – ахнул Федька. – Что она может написать?

– Не знаю, я не в силах это читать.

– Да, Финик, тяжелый случай. Такое впечатление, что ее молодость прошла на обочине Ленинградки.

– А я смотрю, она тебя зацепила, – засмеялась я.

– Скажешь тоже…

Мы повертелись среди модной публики, и я улучила момент, чтобы подойти и поздравить Сашу. Он был весьма любезен, хотя его со всех сторон тормошили, успел сказать:

– Фаина, колонка старой леди – гениальная находка. Если захочешь уйти от Аниты, всегда тебя возьму, имей в виду.

– Спасибо, Саша.

– Ты книгу-то читала?

– Нет, еще не успела.

– Я тебе подарю.

Он взял книгу, написал несколько слов и протянул мне.

– Спасибо, я тронута. Моя миссия была окончена.

– Федь, все, можно уходить.

– Фаин, ну давай еще побудем.

– Не могу, тошнит.

– Ну пятнадцать минут.

– Черт с тобой!

Вокруг шептались о книге, большинство говорило, что книга отвратительная, но к Саше все подходили с восторгами. Все как всегда. Подошла Мылова на невероятно высокой платформе и тоном провинциальной обольстительницы середины девятнадцатого столетия пропела:

– Александр, я вас поздравляю! Вы умничка! Такой культурный багаж и так интересно, не оторваться… Так что мы теперь коллеги!

Я видела, что Сашка скривился. Он все-таки понимал, что быть коллегой Мыловой не слишком престижно, как минимум.

– Федь, все, больше не могу! Фуршет еще не скоро, а я умираю с голоду.

– Хорошо, идем.

Мы подошли к широкой мраморной лестнице, и вдруг я увидела, что навстречу нам поднимается Гунар с женой.

При виде меня он заметно побледнел.

– Федь, не вздумай сказать, что ты мой брат, – на всякий случай шепнула я.

Но и Гунар и его жена сделали вид, что меня знать не знают.

– Ты о чем? – не врубился Федяка.

– Ни о чем, проехали.

– Ну, куда тебя отвезти?

– Куда-нибудь, где мне дадут поесть.

– Тогда поехали в «Эль Гаучо».

– А это что?

– Аргентинский ресторан. Там подают лучшее мясо в Москве. И там ты оценишь степень моей благодарности. Кстати, мама страдает.

– Отчего?

– Она ревнует тебя к твоей новой соседке.

– Ну вот еще!

– Говорит, ты про нее совсем забыла, даже ужинать не приходишь.

– Господи, какая чепуха! Вот завтра приду к ним и объясню, что добираюсь домой так поздно, что даже к родным неудобно заваливаться. Работы непочатый край, все же на меня свалилось.

– Да я думаю, дело не столько в ужинах, сколько в этой колонке.

– Но Соня же не может вести колонку в журнале.

– А мама говорит, что тебе даже в голову не приходило предложить ей попробовать.

– Федь, ты так шутишь? – расстроилась я.

– Если бы! Вообще, у мамы в последнее время какие-то заскоки появились. Взять хоть эту суку и ее никогда не существовавшего ребенка. Она уж для него пинеточки связала…

– Да ты что? Бедная Соня, ей хочется внуков…

– Зато мне не хочется детей незнамо от кого.

– Тогда не ложись в постель незнамо с кем.

– Легко сказать.

Интересно, отчего Гунар так побледнел, от страха или от ревности? А впрочем, неважно. Он мне не нужен, решила я.

Утром в офисе меня опять ждал букет, на сей раз розы были цвета сомон. Я стала искать записку с извинениями. Ее не было.

– Это кто же так старается? – спросила Таня из рекламного отдела.

Я молча пожала плечами. Но почувствовала, что в основном женскому коллективу журнала мои розы как кость в горле. А и в самом деле бестактно. Ну прислал один букет и хватит. А хочешь завалить меня розами, шли домой. На работу-то зачем?

Вечером меня тоже ждали розы. И записка:

«Фаина, дорогая моя Фаина, надеюсь, Вы простили меня за невольное хамство? Но, поверьте, так лучше и спокойнее всем. Однако я потерял покой окончательно. Что это за мужик с вами был? Только не думайте, что моя латышская фамилия залог холодного темперамента. Отнюдь. Я ревнив, как венецианский мавр. И просто умираю от любви. Вы вчера были невероятно хороши. Остаюсь преданный Вам и терзаемый ревностью Гунар».

Ничего, пусть терзается, ему полезно. Интересно, на каком основании он меня ревнует?

Утром, обнаружив опять букет, я пришла в ярость.

– Фаина Витальевна, вы бы сказали вашему кишкомоту, чтоб слал цветуечки на дом, а то наши уже кипишуют.

– Кому сказать? – ошалела я.

– Кишкомоту. Чего он кишки вам мотает…

– Светлана, я такого слова не знаю!

– Думаете, вы все слова знаете? У нас в Одессе так говорят. Я, конечно, дико извиняюсь, но у вас будут-таки проблемы из-за этих цветуечков.

– Светлана, я потрясена. Обычно, от вас двух слов не дождешься, а тут целый монолог, да еще с одесской интонацией! И это слово – кишкомот – просто восторг.

– А мне вас потому что жалко. Вы нормальная, а эти фуцанши такие лимонные морды строят. Боюсь, они вам таки устроят рай мит фефер.

Я вскочила и расцеловала девушку. Обожаю одесские выражения. У отца была тетя Ципа, которая как-то приезжала к нам в гости. Она готовила потрясающие блюда из «синеньких», привозила целые мешки «конского зуба», который называла «семачки». Я тогда уже жила у отца, и тетя Ципа сказала: «Виталя, что за дрипка твоя жена? Как можно дите отдать папаше? Знаю я ее, цельный день квартеру шкрябает, а на дите накакала? Ей что, до сраки кари очи?» Я тогда хохотала как сумасшедшая и нежно полюбила тетю Ципу, которая, к сожалению, очень рано умерла. И сейчас от этого Светкиного монолога на меня пахнуло чем-то теплым, добрым и вкусным…