Соблазнённый - Рина Кент Страница 20

Я похлопываю его по плечу в знак шуточного соболезнования.

— Было приятно знать тебя, Уилл. Я буду плакать на твоих похоронах.

— Не сглазь, — ворчит он. — Мне снятся кошмары о том, как Сэм бежит за мной с гребаным топором!

Мы оба смеемся так сильно, что у меня болит живот, и я сгибаюсь.

Появляется тень Сэма. Уилл подавляет мой смех, зажав мне рот рукой. Его плечи все еще трясутся от смеха, и я изо всех сил стараюсь молчать, но у меня не получается. Я представляю, как Самир бежит за Уиллом с топором, как в фильмах ужасов.

Уилл, должно быть, представляет себе нечто подобное, потому что продолжает фыркать, пытаясь подавить смех.

— Кажется, он ушел. — Он поворачивается, чтобы посмотреть на дверь, и мы оба замираем.

Доминик.

Он стоит у входа, как мрачный жнец.

Bordel (с фр. черт возьми).

Глава 17

Широкие плечи Доминика не позволяют свету проникать внутрь кладовой. Он также мешает мне вдыхать воздух.

Он одет в приталенный темно-коричневый костюм, который подчеркивает его развитую грудь и зловещий взгляд. У меня бы потекли слюнки, если бы не суровый взгляд его глаз. Он выглядит настоящим дьяволом.

После минуты молчаливого запугивания он направляется к нам и легко, слишком легко, оттаскивает Уильяма от меня. Словно мой коллега — мешок с гнилой картошкой.

— Убирайся, — рычит Доминик. Его уничтожающий взгляд оценивает Уильяма так, словно собирается расчленить его и танцевать на его останках.

Я никогда не видела его плечи такими напряженными. Его сильная челюсть подрагивает, а кулак, прижатый к боку, сжимается и разжимается.

Доминик никогда не был жестоким человеком — если не считать извращенного секса. Я никогда не видела, чтобы он был склонен к какому-либо виду насилия. Он предпочитал использовать свой мозг, чтобы манипулировать любым человеком для выполнения его просьбы.

Но этот Доминик? Он выглядит таким неуправляемым, словно готов совершить убийство.

Даже Уилл бросает на него настороженный взгляд, прежде чем обратиться ко мне:

— Камилла? С тобой все будет в порядке?

— А что ты сделаешь? Мм-м? — тон Доминика спокоен, но за ним скрывается бушующий ураган, который снесет все на своем пути.

— Иди, Уилл, — я начинаю направлять его к двери, но останавливаюсь, когда Доминик бросает на меня такой суровый взгляд, что я вздрагиваю.

Oh, Dieu (с фр. Ох, Боже).

Он может быть таким страшным. Его сила проникает мне под кожу, захватывает меня, душит, возбуждает.

В хорошие дни Доминик внушает страх. Разгневанный Доминик смертельно опасен.

Уилл неуверенно кивает и выходит. Я выдыхаю. Я только что спасла его от того, что Доминик собирался с ним сделать.

Я закрываю дверь и встречаюсь взглядом с Домиником.

— Что это было…

Слова застревают у меня в горле, когда Доминик встает передо мной и хлопает рукой по двери рядом с моей головой. Я вздрагиваю, и ненавижу, ненавижу это, но между моих бедер начинается пульсация, просто наблюдая эту его сторону.

— Никаких других людей. — Он спокоен. Слишком спокоен. Это опасно. — Никаких других гребаных людей, Камилла, а? Ты помнишь свое условие?

За то время, что я его знаю, Доминик называл меня полным именем, только когда был зол или раздражен. В данном случае речь идет о версии, наполненной яростью.

— Он коллега, — я стараюсь быть бесстрастной, но мне с трудом удается держать бедра сомкнутыми.

Рука Доминика поднимается и обхватывает мою шею. Она твердая и непреклонная. Паника бурлит в моем горле. Он может задушить меня. Убить меня. Но он этого не делает. Дрожь удовольствия пробегает по моему позвоночнику. Другая его рука обхватывает мою челюсть. Его большой палец прижимается к моей нижней губе, и мне так хочется засосать его.

— Мне все равно, кто он такой. Ты никому не позволяешь прикасаться к себе. Это ясно?

Он не ждет ответа. Он обхватывает мою шею и челюсть, чтобы заставить меня кивнуть.

— Он что-нибудь сделал? — его голос звучит убийственно. Как будто он пойдет и забьет Уилла до смерти, если я скажу «да».

— Нет, — я скривилась. В этом маленьком местечке слишком жарко, и мне слишком нравится безумная реакция Доминика.

Может, его безумие передается мне?

Его большой палец поглаживает мою челюсть, но это не нежность. Это так же жестоко, как и монстр внутри него. Он хрипит, наклоняясь, и прикусывает мою нижнюю губу. Я хнычу, а между ног закипает удовольствие.

— Тебе повезло, чертовски повезло, что он ничего не сделал, Камилла. Я не очень хорошо реагирую на то, что люди прикасаются к тому, что принадлежит мне. — От его горячих слов по моей коже пробегают мурашки. — Ты ведь моя, правда, малышка?

— А ты мой? — спросила я в ответ, задыхаясь.

— Когда я задаю вопрос, ты отвечаешь. Ты не задаешь своих.

— Я не отвечу, пока не ответишь ты мне.

Доминик рычит.

— Камилла.

Я бросаю на него вызывающий взгляд.

Обхватив мою шею рукой, он другой рукой нащупывает пуговицу на моих шортах и стягивает их вместе с нижним бельем с моих ног.

Я задыхаюсь, мои глаза расширяются.

— Я на работе!

Он ухмыляется. Зловеще и чертовски очаровательно.

— Надо было думать об этом до того, как меня разозлила.

— Дом!

— Он прикасался к тебе. — Он снова наклоняется и прикусывает мою нижнюю губу так сильно, что я боюсь, что из нее пойдет кровь. — Он держал свою гребаную руку на этих губах. Эти губы — мои. — Доминик резко обхватывает меня, и его встречает моя гладкость. — Эта киска моя. Каждый дюйм твоей кожи — мой, чтобы трахать, наслаждаться и владеть.

Я хнычу от его прикосновений. Я дрожу и схожу с ума от того, как возбуждают его слова.

Доминик не останавливается. Он занят своим поясом и брюками. Мне ничего не остается, как обхватить его ногами за талию. Я так тяжело дышу, что, кажется, у меня начинается гипервентиляция. Что, если Самир придет? Нэнси? Что, если Уилл приведет кого-нибудь? Я больше никогда не посмотрю им в лицо.

Мои мысли улетучиваются, когда Доминик одним толчком входит в меня.

Oh. Dieu (с фр. Ох. Боже).

Мое горло сжимается. Его крепкая рука на моей шее вызывает чувство клаустрофобии, но при этом странно приятное. Тот факт, что мой босс может заглянуть к нам, заставляет мои ноги дрожать от возбуждения.

Быть с Домиником — все равно что кататься на американских горках, не имея возможности остановиться.

Это опасно.

Он опасен.

Почему мне это так нравится?

Он вонзается в меня сильнее,