Мария фон Трапп - Звуки музыки Страница 22

Так прошел месяц. По вечерам, утомившись от осмотра достопримечательностей, мы ходили на одну из прекрасных опер или незабываемых концертов. Но удовольствия, которое они нам доставляли, никогда не было полным, потому что не успевали мы сесть в машину, чтобы отправиться в оперу, как очередная телеграмма извещала нас о новом госте, «который так давно не видел дорогого Георга… который хотел бы знать не согласимся ли мы…» И пока Лепорелло превосходил сам себя на сцене, я пересчитывала в уме кровати в доме и жестоко ругала себя за то, что еще никого из них не убила. Со временем я начала стараться не смотреть мужу в глаза. Они начали как-то мигать, в них появился какой-то блеск, что меня раздражало.

В конце концов все это завершилось. Проводив последнего гостя и помахав ему на прощание, мы еще раз уселись вокруг обеденного стола. Было тихо. Руперт что-то бормотал про себя, Мария была глубоко погружена в себя, что-то подсчитывая на пальцах.

Наконец прорвало:

— Я был у дома, где родился Моцарт девятнадцать раз!..

— Я ходила к крепости двадцать один раз, к церквям — пятнадцать раз, Хельбрун и водопроводную станцию мы смотрели восемнадцать раз, и…

Георг положил нож и вилку. Он выглядел так, словно совсем запарился со всеобщим весельем. Но прежде чем он успел открыть рот, я положила свою руку на его и сказала, делая ударение на каждом слове:

— Да, я знаю, что ты хочешь сказать. Если мы хотим, чтобы музыка доставила нам радость, мы посетим фестиваль где-нибудь в другом месте. Но проводить лето в Зальцбурге мы больше не будем.

Однажды, когда гости уже уехали, и дети играли на лугу, Гедвига возмущенно сказала:

— Мама, ты уже в третий раз не играешь с нами в волейбол. Это нехорошо. Иди сюда: вот мяч.

Я собрала их вместе и, сидя перед стоявшим в парке бревенчатым домиком, сказала, что вскоре после Рождества Бог пошлет им маленького братика или сестричку.

— Ах, мама, пусть это будет мальчик, — вздохнул Вернер. — Ведь у нас уже пять девочек.

А Мартина сказала:

— Если это будет только после Рождества, откуда ты сейчас об этом знаешь?

И я им все рассказала.

Это был один из тех редких часов, когда кажется, что Небеса соприкасаются с землей, и крепкая нить взаимопонимания пролегает между сердцами.

Снова наступил предрождественский месяц, самый прекрасный из всех: теперь наша жизнь была наполнена ожиданием. Когда наступили длинные вечера, и мы все опять стали собираться вокруг камина, это была та же самая обстановка, которую можно охарактеризовать этим непереводимым словом gemütlich [9]. Впрочем, было теперь и что-то новое, что можно было почувствовать, но выразить словами — вряд ли. Это настроение радостного ожидания охватило всю семью. Спицы в молодых энергичных руках вязали теперь не длинные мужские носки, а симпатичные свитерочки и чепцы, костюмчики и штанишки, разумеется, голубого цвета, потому что «у нас уже было пять девочек». Георг и мальчики шумно работали над прекрасной маленькой колыбелькой. Когда я читала вслух место из сказки, где говорилось: «Через год молодая королева родила маленького сына, и с тех пор жили они счастливо», Мартина смотрела на своих игрушечных карликов и серьезно кивала головой.

Рождественская история о Пресвятой Мадонне и ее Божественном Дитя расцветает заново в твоем сердце, когда ты проходишь через великое таинство становления матерью, носительницей жизни.

После Рождества я позвонила фрау Вогл, чтобы вместе с ней сделать кое-какие приготовления. Это была моложавая вдова врача, и ее рекомендовали мне как лучшую акушерку в городе. Мы вместе с ней сделали кое-какие подсчеты и решили, что ребенка надо ждать к середине февраля.

— У вас все приготовлено для ребенка? — спросила меня фрау Вогл.

— Не знаю, — ответила я несколько обеспокоенная. — Я скажу вам что у меня есть: десять дюжин пеленок, три дюжины распашонок первого размера, три дюжины второго, шесть дюжин ползунков, шестнадцать курточек, колыбелька, кроватка, корзинка и коляска.

— Ради Бога, остановитесь! — воскликнула фрау Вогл. — Разве вы ожидаете тройню?

Очень немногие из этих вещей мы приобрели заново. Большая часть осталась от старших детей. Я только достала их с чердака, выстирала, погладила и сложила вместе.

В середине февраля фрау Вогл переехала к нам, а еще через пару дней стало ясно: началось.

Как никому не пришло в голову держать в курсе моих дел врача эти девять месяцев, так никто даже и не подумал, что я должна принять хотя бы аспирин. Присутствие фрау Вогл внушало уверенность в счастливом исходе. Все было прекрасно, а боли при родах — дело обычное. Так было предопределено всемогущим Богом, когда Ева съела яблоко.

Георг ухаживал за мной, и это было необходимо. У него было гораздо больше опыта в этой области, чем у меня: он проходил через это уже семь раз. Он заверил меня, что я вовсе не умираю, что чем меньше я буду стонать сейчас, тем больше сил у меня останется потом, и что все это — только начало. Он сказал это так небрежно, что моя тревога прошла. Родовые схватки были для меня совершенно новым ощущением, даже отдаленно не напоминавшим мучение с больным зубом. Иногда казалось, что боли пронзают всю мою плоть, вплоть до костей. Они появлялись через равные промежутки времени, словно морские волны, набегающие на песчаный берег. Когда они утихали, я чувствовала себя совершенно нормально, прямо танцевать была готова, но моментально забывала об этом, когда все начиналось вновь.

— Это будет продолжаться дольше получаса? — прошептала я фрау Вогл, которая, кажется, не поняла или не расслышала моего вопроса, потому что ответила только:

— Дышите глубже.

Это было в полдень. Когда фрау Вогл пришла после завтрака, равнодушное выражение ее лица вдруг изменилось. Она вся как-то сосредоточилась.

Через открытую дверь мне были слышны голоса детей. Они читали молитву по четкам. После каждой декады они тихо пели, причем только на два голоса, так как тенора и баса у них не было. Мне это казалось пением ангелов. В самом деле, как прекрасна эта молитва! Восемьсот лет она проносит тревоги и волнения, радость и счастье через руки Небесной Богоматери к трону Бога. Когда мы снова и снова повторяем: «Пресвятая Мария, Матерь божья, прошу тебя…», это подобно мольбам ребенка, страстно желающего чего-то всем сердцем: «Пожалуйста, мам, пожалуйста! О, мама, прошу тебя!»

Всем сердцем я молчаливо присоединилась к хору. Георг не покидал комнату в течение всех этих, казавшихся бесконечными, часов. Его сильная рука была подобна якорю, удерживавшему меня, когда приступы боли сотрясали маленькую шлюпку хрупкого человеческого тела.