Тони Парсонс - В краю солнца Страница 22

Ведь они дрались только за те вещи, что валялись посреди сада, а я дрался за женщину и детей, которые ждали наверху.

В углу полицейского участка были свалены в кучу разноцветные металлические детали, покрытые облупившейся желтой, красной, синей и зеленой краской, одни замысловато изогнутые, другие искореженные и бесформенные. Над грудой металлолома висела табличка с надписью: «Внимание! Не оставляйте детей на площадке без присмотра». Пока я ждал своей очереди, я все время перечитывал эту надпись, пытаясь понять, какой в ней смысл. Я потер глаза и почувствовал, что очень устал.

Четыре утра, а в участке до сих пор полно народу. Мы — жертвы этой ночи — стояли в очереди, каждый со своей жалобой или историей, а страдающий ожирением полицейский медленно их записывал, разговаривая с нами таким тоном, словно нам только что удалили мозг. Или словно нервы у него на пределе. Или и то и другое. Когда подошла моя очередь, и я попросил его выйти вместе со мной на улицу, это очень ему не понравилось.

— Мне нужно вам кое–что показать, — объяснил я. — В машине.

— Сэр, — произнес коп с такой интонацией, как будто хотел сказать: «Хватит тратить мое время, придурок!» — Сэр, мне запрещено покидать участок. — Потом он посмотрел на меня и добавил: — Что у вас с рубашкой?

Я только теперь заметил, что с ней: все пуговицы были оборваны. Я сконфуженно повторил, что машина стоит прямо перед участком. Полицейский посмотрел на мою фуражку — как ни странно, я все еще был в фуражке, — потом скользнул взглядом по моему лицу и сощурился.

— Что это у вас на губе? Кровь?

— Прошу вас, — проговорил я и быстро дотронулся до губы.

В конце концов он все–таки пошел: поднял с многострадального стула свою грузную тушу, картинно вздохнул и, кряхтя и пыхтя, вразвалку поплелся за мной на улицу.

Дрожа от холода, я надавил на кнопку брелока, и желтые фары большого черного «БМВ семь» дважды мигнули. Я открыл багажник. Парни лежали, связанные по рукам и ногам стартовыми кабелями. Упаковка получилась довольно плотная.

Один тут же начал ругаться и угрожать, что его брат меня убьет. Другой шумно ловил ртом воздух. Работая шофером, я видел такое и раньше. Я понимал, что значат эти отчаянные попытки вдохнуть: приступ астмы.

Ругань не прекращалась. Наоборот — усиливалась.

— Хочешь, чтобы я закрыл багажник? — спросил я и тут же почувствовал на своем плече руку толстого копа.

Я был на работе — сидел на пожарной лестнице и смотрел на аккуратные ряды машин, одинаково черных и блестящих. Страшно подумать, сколько в них вложено любви и денег.

Мужчины в черных костюмах, белых рубашках и темных галстуках ходили между «БМВ» и «мерсами», словно мамочки в родильной палате, бережно стирали пятна с крашеных боков и хмурились на безупречно чистые ветровые стекла.

После нескольких бессонных часов в полицейской камере — спать было невозможно из–за воняющей в углу параши — все тело ломило. Солнечный свет согревал лицо, и в голове маячила мысль, что неплохо бы ненадолго отключиться.

Я ослабил галстук и прикрыл глаза. Слышен был только шум мини–мойки, в котором тонули остальные звуки города. Я заснул прямо так, сидя на пожарной лестнице и свесив голову на грудь. Мне снилась вода. Из сна меня вырвал чей–то голос:

— Эй, киллер, есть для тебя работа.

Я открыл глаза.

Анджей. Рослый, брутального вида поляк. Нос у него был сломан в стольких местах, что напоминал трамплин. Единственный сотрудник «ВИП-моторс», которому разрешалось приходить на работу в джинсах с футболкой. Он протягивал мне листок бумаги. Я протер глаза и зевнул.

— В чем тебя обвиняют? — спросил Анджей.

Я взял у него листок, взглянул на имя и адрес и почесал голову. Солнце зашло за тучу, и я поежился от холода.

— Нанесение телесных повреждений, — ответил я. — Плюс незаконное лишение свободы.

Анджей скривился.

— Жилетку одолжить?

— Спасибо, не надо. Может, в другой раз.

— Ну и страна! — вздохнул он и покачал головой. — Тебе, часом, ничего не нужно?

— Например?

— Чего–нибудь для самозащиты, — пояснил он, понижая голос, хотя вокруг никого не было.

— Зачем?

— На случай, если они вернутся, — с искренним удивлением ответил Анджей. — Те парни, которых ты отделал.

Я покачал головой:

— Не хочу неприятностей.

Он с жалостью посмотрел на меня:

— Ну, чего–чего, а неприятностей у тебя теперь хоть отбавляй.

Его звали Ник Казан. Симпатичный парень чуть моложе тридцати. Вот и все, что я заметил, когда приехал за ним к многоквартирному дому в Ноттинг — Хилле. Обычно наши клиенты бывали старше: услугами «ВИП-моторс» пользовались только крупные шишки, которым некуда девать корпоративные деньги. Этот же парень в помятом костюме, без галстука, с растрепанной прической в стиле Хью Гранта, больше напоминал небогатого представителя какой–нибудь интеллектуальной профессии. Ему по средствам скорее был «Хитроу экспресс».

Я как раз сворачивал на дорогу, ведущую к аэропорту, когда он ко мне обратился:

— Для шофера вы не слишком–то разговорчивы.

Несмотря на университетское образование, ему не удалось до конца избавиться от ливерпульского акцента. Я чувствовал, что он наблюдает за мной в зеркале, однако не отрывал глаз от дороги. Движение было оживленное, над головой пролетали первые самолеты.

— Болтливый шофер — просто стереотип, — ответил я.

Ник Казан рассмеялся и посмотрел в окно. Есть нечто завораживающее в самолетах, которые пролетают над дорогой: смотришь на них и понимаешь, что можешь отправиться куда угодно.

— Думаете, вас посадят? — спросил он.

Теперь я тоже взглянул на него.

— Вам к какому терминалу? — резко спросил я.

— Удивите меня, — сказал Ник Казан, потом подался вперед и опустил на подлокотник моего сиденья визитку с логотипом газеты, где он работал. Я ее не взял. Рядом с визиткой он положил крошечный, не больше мобильника, диктофон, на котором горел маленький красный огонек — сигнал, что запись началась. В руках Ник Казан держал блокнот. Излишние приготовления, ведь я решил не произносить больше ни слова. Однако Ник Казан хорошо знал свое дело и умел заставить человека разговориться.

— Итак, кто вы, Том?

Том… Хорошенькое дело!

— Для полиции вы психопат–линчеватель. Очень серьезное обвинение. Для моего редактора — благородный герой–одиночка.

Кто же вы на самом деле?

Прямо над нами пролетел «Боинг‑747». Я пригнулся, чтобы проследить за ним взглядом. Заморосил дождь, и я включил дворник.