Тони Парсонс - В краю солнца Страница 21

— Пошли, Мистер, — сказал я, поднял песика на руки и внес в дом.

Часть вторая

Бродячий пес

11

Лондон.

Ночь, когда все пошло прахом.

Я несколько часов проторчал в аэропорту — рейс задержали, — и, пока отвез клиента в отель и добрался до дома, наступила глубокая ночь — тот краткий отрезок времени, когда кажется, будто весь город спит.

Едва войдя в дом, я сразу почувствовал, что откуда–то тянет холодным воздухом, и у меня перехватило дыхание. Я уставился в непроницаемую тьму гостиной и с леденящей уверенностью понял: что–то не так.

На мне была форма, упорно хранившая запах сигарет какого–то неведомого шофера, сколько бы раз ее ни сдавали в химчистку, и фуражка, которую я обычно срывал с головы, едва перешагнув порог. Но той ночью я ее не снял. Я просто стоял и вслушивался в тишину, по–прежнему сжимая в руке ключи от остывающего на подъездной дорожке служебного лимузина и ощущая на лице поток холодного воздуха.

Жена и дети спали. Несомненно, спали.

Я выдохнул — наверное, просто выпил слишком много кофе и устал после долгого дня за рулем, вот нервы и пошаливают. По пути к выключателю я задел ногой упавшую фотографию.

Я поднял ее и увидел, что через все стекло идет зубчатая трещина, похожая на молнию. Фотография была сделана всего два года назад — удивительно, как сильно изменились с тех пор дети. Кива смеялась и манила слона бананом, а Рори стоял позади нее и с немым обожанием наблюдал, как животное тянет хобот за лакомством.

Что–то завозилось у моих ног. Я нагнулся и сгреб в ладонь подергивающийся комочек шерсти. Я показал хомяку разбитое стекло, и он виновато посмотрел на меня своими глазками–бусинками.

— Что, Хэмми, опять разносишь дом?

Когда я поставил его на пол, в саду за домом включился сенсорный прожектор. На лужайке совершенно неподвижно стояла лиса и внимательно смотрела на меня сквозь стеклянные двери.

Я заметил, что они открыты.

Двери открыты.

Вот откуда тянет сквозняком. Я почувствовал, как струя уличного воздуха холодит мое внезапно покрывшееся потом лицо.

Лиса была молодая, тощая, но держалась так, будто все здесь принадлежало ей. Глаза горели в темноте двумя желтыми фонарями. И никаких признаков страха.

Прожектор погас. Тень лисы скользнула по садовой ограде и исчезла в ночи. Еще мгновение я стоял как вкопанный, не понимая, что происходит и что мне делать.

А потом бросился наверх, зовя ее по имени:

— Тесс!

Дверь в детскую была открыта. На пороге в одном халате стояла жена. В руке она держала угрожающего вида нож, с которым мы занимались дайвингом за несколько лет до рождения детей. Коралловые рифы, экзотические рыбы и Тесс в гидрокостюме — вот что мне вспомнилось при виде этого ножа. Я и не знал, что его до сих пор не выбросили.

Вдали завыла и стихла сирена. Я перевел взгляд с ножа на лицо Тесс, но она отрицательно покачала головой.

— Это не к нам, — тихо произнесла она. — Я вызвала полицию только что.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.

— Может, это просто лиса, — проговорил я.

— Нет, Том, это не лиса.

Из складок ее халата, словно по волшебству, вынырнули наши двойняшки, такие не похожие друг на друга — и не только из–за круглых, как у Гарри Поттера, очков мальчика и длинных волос девочки. Они встали по бокам от матери и прильнули к ней. Глаза у обоих слипались. Рори старался не расплакаться.

— Может быть, они ушли, — сказала Тесс.

— Кто? — спросила Кива. — Кто ушел, мама?

— Может быть, — ответил я и начал спускаться на первый этаж, однако на верхней ступеньке остановился, услышав за спиной хлюпающий звук, как будто кто–то сглатывал слезы. Я знал, что это Рори, и оглянулся на него. Мне хотелось что–нибудь ему сказать, но нужные слова не приходили.

— Я пойду с папой, — объявила Кива.

Тесс дернула ее за руку, и она тут же замолчала.

— Оставайтесь здесь, — велел я. — И ничего не бойтесь.

— С Хэмми все в порядке? — спросил Рори, утирая нос рукавом пижамы с надписью «Всемирный фонд дикой природы».

— В полном порядке, — ответил я и начал спускаться.

Вот что сейчас произойдет, говорил я себе. Ты проверишь сначала двери в сад, потом все комнаты на первом этаже, но никого не найдешь. Некоторых вещей, конечно, не досчитаешься, и ладно. Это всего лишь вещи. Пускай забирают.

Драться я не хотел.

А потом снова включился сенсорный прожектор. Я видел в окно его резкий белый свет и знал, что на этот раз лиса ни при чем. Я чувствовал, как наполняется страхом сердце, ноги, рот.

Уходите, подумал я. Забирайте что угодно, только уходите.

Но когда я добрался до подножия лестницы и выглянул в ярко освещенный сад, то увидел, что он не ушел.

Дверь сарая была открыта, и этот пацан, этот мальчишка–переросток, этот здоровенный шкет, как раз выходил из нее, пятясь задом и держа в руках велосипед моей дочери. Свет прожектора, похоже, нисколько его не смущал. Посреди сада возвышалась какая–то темная груда. Прошла пара секунд, прежде чем я узнал в ней наш телевизор, DVD-плеер и всю прочую технику, которая раньше стояла в углу гостиной.

Прежде чем прожектор погас, парень успел посмотреть на меня мутным взглядом. Мы оба стояли не двигаясь, но я знал, что он по–прежнему там, в темноте, черный силуэт на черном фоне, не освещенный ни луной, ни уличным светом, который в городе не гаснет даже по ночам. Потом кто–то спустил в туалете на первом этаже воду, и я подумал: «Быть этого не может».

Я уставился на дверь туалета. Из нее вышел еще один парень, хмурясь и застегивая на ходу джинсы. На нем была моя старая кожаная куртка, и я заметил, что она ему немного мала.

Парень остановился и посмотрел на меня. Даже в тот момент я еще надеялся, что все кончится мирно: они бросятся бежать, похватав то, что смогут унести, а я буду без особого энтузиазма гнаться за ними, пока не услышу вой полицейской сирены.

Однако все произошло совсем не так.

Тот, что был в саду, положил велосипед на землю — осторожно, словно боялся его повредить, — и вошел в дом через разбитые стеклянные двери. Тот, что воспользовался нашим туалетом, подождал, пока первый приблизится, и попер на меня. Потом кто–то завыл от страха и ярости, а в следующий миг я понял, что это я сам.

Но ничего страшного не случилось.

Ведь они дрались только за те вещи, что валялись посреди сада, а я дрался за женщину и детей, которые ждали наверху.

В углу полицейского участка были свалены в кучу разноцветные металлические детали, покрытые облупившейся желтой, красной, синей и зеленой краской, одни замысловато изогнутые, другие искореженные и бесформенные. Над грудой металлолома висела табличка с надписью: «Внимание! Не оставляйте детей на площадке без присмотра». Пока я ждал своей очереди, я все время перечитывал эту надпись, пытаясь понять, какой в ней смысл. Я потер глаза и почувствовал, что очень устал.