Лаура Леоне - Загадочное имя Страница 22

– Это что – ультиматум?

– Да. Я не о том, ехать или не ехать к твоим в четверг. Я о том, что ты должна признать меня частью своей жизни, а себя частью моей. Мне нравится быть с тобой в постели, но наша жизнь не ограничивается спальней, в ней помимо этого есть друзья, семья, работа, принципы, наконец.

Нина опустилась в кресло. Она тоже не хотела мимолетной пошлой связи, но и резко изменить свою жизнь была еще не готова. На даче у Джесса они спрятались в маленький закрытый мирок, но ни один из них не мог оставаться в этом раю надолго.

Она только сейчас заметила, что на руках у нее резиновые перчатки, и недоуменно рассматривала их так, будто никогда не видела раньше.

Люк подошел к ней, наклонился и осторожно стащил их.

– Ну хорошо. Ты совсем растерялась. Тебе нужно время подумать. Наверное, нам обоим нужна спокойная ночь. Я пошел домой. Подумай над тем, что я сказал, Нина. Ты знаешь, где меня найти, если захочешь со мной поговорить. – Он легонько поцеловал ее в лоб. Когда он ушел, она осталась сидеть в той же позе.

Через несколько минут, вздохнув, она встала. Ей бросили вызов. Что ей теперь делать?

С самой первой минуты, когда Нина оказалась в его объятиях, она знала, что такой момент настанет, но старалась не думать об этом. Люк не намеревался подталкивать ее к решению вначале, не будет делать это и сейчас. Если она хочет, чтобы он остался в ее жизни, ей надо выползти из раковины и окунуться в глубокую воду.

Когда они занялись любовью в первый раз, она испытывала не просто слияние своего тела и души с телом и душой этого человека. Она чувствовала воссоединение с человеком более сильным и страстным, чем виделось ей в мечтах. Самым удивительным было то, что это чувство росло и крепло раз от раза.

Люк то сердил ее, то ставил в тупик, то забавлял. Она впадала в ярость, изнемогала от физического удовлетворения, легкомысленно веселилась, дрожала от страсти, плакала от стыда, но чувствовала биение жизни и никогда не скучала. Она не могла, болтая с ним, позволить себе отвлечься, думать о своем и отвечать автоматически. Ей всегда было нужно искать ответ. В нем скрывалось что-то такое, что вынуждало ее отдавать себя полностью. И не важно, занимались ли они любовью, ссорились, беседовали, любовались ли закатом или мыли тарелки, Нина знала: она нужна ему. И она боялась этого.

Нина стояла на краю. Готова ли она попытаться? Может, пока и нет, но она должна, должна попробовать. Люк стоил этих попыток. Она не знала, справится ли, но уйти от него сейчас было уже немыслимо. В его глазах слишком сильно светилось обещание.

Наконец она решилась. Приняла горячую ванну и позвонила родителям.

– Мама, можно я приведу с собой на День благодарения гостя?

– О, Нина! Его?

– Да, мама.

Трубку взял отец.

– Что ж, давно пора, – сказал он. – Все, кто покупает молоко и яйца, знают из этих наглых газет приятеля моей дочери, а я его еще ни разу не видел.

Нина легла спать, не позвонив Люку. Она еще не готова была к разговору с ним, не остыла после их стычки, хотя уже и решила уступить его настойчивой просьбе. Просто она пока не знала, как это высказать. Проведя в постели несколько часов без сна, она решила позвонить ему. Это лучше, чем не спать всю ночь.

Люк откликнулся на четвертый звонок, телефон у него стоял возле кровати. Вначале он был не только неучтив, но просто груб.

– Это я, – сказала Нина.

– Кто «я»? – прорычал он.

– Нина. Кто еще может позвонить тебе среди ночи?

– Не задирайся, – предупредил он. – Который час?

Она посмотрела на часы. Было три часа ночи. «Так ему и надо, – подумала она, – я тут полночи мучаюсь, а он спит сном праведника».

– Сейчас три часа. Вижу, ты засыпаешь без проблем.

– Так и есть. Я принял какое-то жуткое гомеопатическое снотворное. Кейт дала мне его на последних гастролях.

– О!

– Что тебе нужно? – спросил он нелюбезно.

– Люк…

– Нина, голубушка, у тебя все нормально? Хочешь, чтобы я приехал?

Она облегченно улыбнулась, обхватив трубку обеими руками. Он никогда ее так не называл. Он опять стал тем Люком, которого она знала. Она представила себе: лежит голый в своей большой кровати, волосы растрепаны, левая бровь чуть опущена, глаза сонные. Ей захотелось обнять его.

– Люк, где ты обедаешь в четверг?

Нина все же сумела на этой суетной неделе еще раз встретиться с Люком и даже пообедать с ним. Во время обеда она, к своему ужасу, узнала, что он не любит футбол.

– Ты не любишь футбол? – недоверчиво переспросила Нина. – Ты мне никогда об этом не говорил.

– Ты никогда меня не спрашивала.

– Как ты можешь его не любить? Что ты за человек?

– Я люблю волейбол, – примирительно сказал Люк.

– Это же совсем не то.

Они обедали в маленьком, знакомом Нине итальянском ресторанчике. После возвращения в Нью-Йорк на обоих навалилась работа. Люк записывал «Загадочное имя» на видео и пытался записать песню «Не бойся любви». Нина пела в спектаклях, работала над новой ролью, обсуждала возможный контракт на запись пластинки и вела предварительные переговоры по поводу партий и ролей будущего сезона.

Оба выглядели здоровыми, отдохнувшими. Время, проведенное наедине друг с другом, укрепило их хрупкую духовную связь. То, что начиналось как увлечение и страсть, перерастало в глубокое взаимопонимание. Люк дал ей очень многое. В их отношениях было все – восхищение, дружба, товарищество. И Нина надеялась, что и Люк получал от нее то же. Впервые в жизни человек поглощал ее не меньше, чем музыка, а ее духовный голод питало не только искусство. Она бесконечно восхищалась Люком.

В знак уважения к нему она ценой больших усилий за огромные деньги достала два билета на субботний матч и гордо продемонстрировала их Люку за обедом.

– Что же мне делать теперь с этими билетами?

– Продай.

– С ума сошел? Ты представляешь, какой ценой они мне достались? Я лучше продам свою девственность.

– Не поздновато ли? – поддразнил он.

– Ну и пусть! Сиди дома у телевизора, мне все равно. Я возьму с собой Мэттью.

– Кто такой Мэттью?

– Мой третий, самый любимый брат, между Марком и Джо. Он учил меня играть в футбол и дрался из-за меня с соседскими мальчишками. Когда я стала старше, он, прибавляя мне года, устраивал меня петь в бары и клубы. При этом Мэттью давал всем ясно понять, что, кто обидит меня, будет иметь дело с ним. Он единственный молчун в нашей семье, но это означает лишь то, что он говорит меньше других.

– Он будет дома в День благодарения?

– Будет. Он приедет из Вермонта, где славно поживает со своей подружкой. Он делает срубы из бревен, а она – сыр. Он-то уж тебя хорошенько рассмотрит – стоишь ли ты его маленькой сестренки.