Запретное искушение - М. Джеймс Страница 23

— Разве нет? — Требую ответа я, делая еще один шаг вперед. — Ты хочешь сказать мне, что это просто совпадение, что после того, что произошло сегодня в бассейне, ты здесь… причиняешь себе боль? Я должна в это поверить? Ты расстроился, когда подумал, что я сказала, что ты ведешь себя нелепо, что ж, теперь ты обращаешься со мной как с дурой.

— Ты не должна была этого видеть. — Каждый мускул в теле Макса напряжен, его спина напряжена. — Саша…

Его голос умоляет меня уйти, я знаю, что это так. Притвориться, что я ничего этого не видела. Но я не могу. Возможно, у нас с Максом нет будущего, возможно, мы никогда больше не проведем вместе ночь, как перед тем, как уехали из Нью — Йорка, но я не могу стоять в стороне и притворяться, что я не наткнулась на что-то ужасное.

— Макс, пожалуйста, расскажи мне, что происходит. Как…как другу, если не иначе. Это возможно в обоих направлениях. — Я делаю глубокий вдох, заставляя свой голос звучать ровно, а не срываться от страха и замешательства, которые я чувствую. — Я тоже хочу быть рядом с тобой. Я хочу защитить тебя.

— Я знаю. — Его голос прерывистый, задыхающийся. Он бросает ремень на пол, обе его руки внезапно сжимают стол, как будто он вот-вот раздавит его, его спина и бицепсы напрягаются так, как я никогда раньше не видела, так, что это было бы очень возбуждающе, если бы не серьезность момента.

Макс внезапно поворачивается ко мне с мрачным выражением лица.

— Сегодня я потерял контроль над собой. — В его словах сквозит отвращение, но я знаю, что это не имеет никакого отношения ко мне и полностью связано с ним. Я не могу сделать это сама, если хочу помочь ему, независимо от того, как быстро мой разум реагирует, чтобы сказать: какого хрена ты дрочишь мне в бассейне, и после этого тебе кажется, что тебе нужно побороть себя? — То, что я сделал с тобой сегодня… — Слова вырываются из него, острые и зазубренные, как будто он выдавливает каждое из них. — Это грех, Саша. Все это, прикосновение к тебе, прикосновение к себе, побуждение и потребности, которые я скрывал годами, которые возникли, когда я встретил тебя. Я почти не дрочил с тех пор, как уехал в семинарию, и, честно говоря, не так уж сильно скучал по всему этому. Я просто выбросил все это из головы. Когда желания действительно возникали, когда мне снились влажные сны, когда я ловил себя на вожделении… вот так я пресекал это. Я наказывал себя за это, пытался приучить свое тело с помощью боли забывать об удовольствии.

Я чувствую, как мои глаза расширяются, когда я смотрю на него.

— Это какое-то долбаное средневековое дерьмо, — шепчу я, чувствуя смутную тошноту при мысли о том, что Макс причиняет себе боль, наказывает себя за что-то столь естественное, как желание. — Я не осуждаю тебя. Я просто…

— Все в порядке, если это так. — Макс качает головой, его руки все еще сжимают стол, когда он откидывается на него. Трудно не думать о том, каким великолепным я нахожу его даже сейчас, его мускулистая, поросшая темными волосами грудь выставлена на обозрение моим голодным глазам, те же темные волосы спускаются к его рельефному прессу, ниспадая на верх его черных брюк. Его руки все еще согнуты, и я хочу провести руками по каждому дюйму его тела, упасть на колени, взять его в рот и унять всю боль. — Я хочу, чтобы ты поняла, Саша, когда я говорю, что желание сильнее всего поразило меня после того, как я встретил тебя, что необходимость сделать это, чтобы прогнать его, стала более необходимой, я не виню тебя. Это мои недостатки, моя неспособность контролировать свою похоть, противостоять искушению и моя слабость. Я снова и снова нарушал свои клятвы, поддавался собственным желаниям, и я знаю, что это неправильно с моей стороны…

— Нет! — Я качаю головой, прерывая его одним резким, отрывистым словом, которое заставляет его вскинуть голову и уставиться на меня так, как будто он никогда раньше меня не видел. Я подхожу еще на шаг ближе, потом еще, пока не смогу дотронуться до него, если протяну руку, хотя я этого не делаю. Я свирепо смотрю на него, руки все еще прижаты к бокам, внезапный гнев волнами исходит от меня. — Прекрати, Макс. Перестань говорить, что ты неправ в своих желаниях, что ты заслуживаешь наказания, что ты сделал что-то не так.

— Я…

— Нет! — Я качаю головой. — То, что со мной сделали на том складе, на конспиративной квартире Алексея. Это был грех! Мужчины, которые причинили мне боль, которые изнасиловали меня, избивали меня… они были неправы. Мужчины и женщины на той вечеринке, которые купили бы меня, Софию, Катерину и детей. Они были злом.

Я чувствую, как слезы наворачиваются на мои глаза, когда я смотрю на него, затаив дыхание и почти дрожа от силы эмоций, поднимающихся во мне.

— То, что у нас есть с тобой, Макс… то, чего мы хотим друг от друга, это не грех. Это что-то хорошее и красивое. Меня не волнует, что тебе промыли мозги, заставив считать секс неправильным, но если я верю в это после того, как это превратилось для меня во что-то настолько прекрасное, после всего ужасного, то и ты можешь. То, что мы хотим друг друга, не так уж и неправильно. То, как ты прикасаешься ко мне, не грех. И если это так…

Я снова медленно делаю шаг вперед, пока не оказываюсь совсем рядом с ним, достаточно близко, чтобы почувствовать тепло, исходящее от его тела. Я смотрю в его карие глаза, на его красивое, точеное лицо и чувствую боль в груди от такой сильной любви, от такой сильной потребности заставить Макса увидеть себя таким, как я, даже если между нами никогда ничего не изменится.

— Если это грех, — тихо шепчу я, нежно кладя руки ему на грудь и поднимаясь на цыпочки. — Тогда я бы с радостью сгорела за это.

Я чувствую, как он напрягается, когда мои губы касаются его губ, чувствую, как напрягаются его мышцы, когда он сдерживается, чтобы не потянуться ко мне. Он стонет, издавая болезненный звук, когда его губы касаются моих, а затем отворачивает голову, отказываясь смотреть на меня.

— Тебя там не было. — Слова выходят так тихо, что я не уверена, что правильно его расслышала, и я хмурюсь, немного отстраняясь.

— Что?

Его голова поворачивается ко мне лицом, брови хмурятся в сердитом выражении, когда он