Мария Спивак - Твари, подобные Богу Страница 24

Это оказалось последней каплей. Ласточка поняла, что не готова противостоять такому количеству дурных предзнаменований. Она пошла в церковь и покрестилась.

Расставание с любовником было трудным, но не настолько, как она опасалась. Переезд, обустройство новой квартиры сильно ее отвлекли и развлекли. Даже с Протопоповым возник некоторый ренессанс — пока она по инерции изливала на него то, что на самом деле предназначалось Питеру. Надолго, увы, этого не хватило; волшебства с мужем при всем желании не возникало, а оно успело стать для нее наркотиком.

Воленс-неволенс, как говорили у них в институте, Ласточка — Лара уже не только для окружающих, но временами и для себя — начала заводить романы. Они щекотали чувства, нервы, самолюбие — и были местью за обиды прошлого, когда муж бессовестно изменял ей, наивной невинной девочке. Ласточка знала, что во многом накручивает себя, но без начального импульса оскорбленности не могла ни пуститься в новую авантюру, ни вкусить радостей нелегитимной страсти со всем ее трепетом, золотом и звездочками, ни насладиться собственной безнаказанностью: я буду делать что хочу, а тебе, дорогой-любимый, кислород перекрыт. Облизывайся на свою великую любовь издалека. Напророченное чувство еще не возникло, но уже разъедало душу, причем куда сильнее былых протопоповских измен. Вопреки здравому смыслу Ласточку заранее возмущало, что единственная и неповторимая в жизни мужа — не она. Но и с дамокловым мечом над головой ей хотелось надеяться на счастливое избавление. Может, повезет и окажется, что «все врут календари»?

Питера она если и вспоминала, то как красивую сказку, не жалея о расставании — это не продлилось бы долго. Как бы он сорокатрехлетний смотрел на нее в пятьдесят? Но временами ее взгляд куда-то уплывал, и она, сама того не замечая, тяжко вздыхала. Вдруг встреча с Серафимой была испытанием судьбы, проверкой любви на прочность? Что, если бы она, Ласточка, выбрала тогда Питера, и у них все бы сложилось? Случаются же такие истории. Может, стоило рискнуть? К счастью, подобные мысли приходили редко и, не считая короткой острой боли в груди, особых страданий не причиняли.

Другую женщину — новую любовь мужа — Ласточка, как ей показалось, учуяла сразу. Та появилась раньше, чем предсказывала «бабушка», но защита вроде бы действовала: муж Ласточке не изменял, она знала точно. Да, вздыхал, да, подолгу сидел в кабинете с гитарой, уносясь взором в туманные дали — но и только. Адскую ревность Ласточка забивала злорадством: так тебе и надо. Гад.

С Серафимой они переписывались. Ласточкины послания представляли собой сухую, скупую фактографию их с Протопоповым существования. Серафима же лезла в душу, в тайные мысли, давала непрошенные советы и ругательски ругала за любовников, мол, пожалеешь, наплачешься. И вдруг написала: я серьезно больна. Ласточка тайком съездила к ней, отвезла деньги, лекарства и сотовый телефон, велела, если что, сразу звонить. А вернувшись, очень скоро ощутила ослабление защиты.

Протопопов в то время перестраивал дом, где жили Валентина и Федор Ильич. Сама по себе идея была разумна: превратить избу без удобств в современный загородный коттедж. Так или иначе на лето сюда приезжаем, сына привозим, сколько можно дрова рубить, воду из колодца таскать и по ночам на двор бегать. Казалось бы, о чем спорить. Валентина и не спорила, но Ласточка остро чувствовала ее внутреннее сопротивление и в целом хорошо его понимала — даже для нее изба была не просто избой, а мемориалом, памятью об отце. Впрочем, никакого явного несогласия Валентина не выражала — последнее время вообще сделалась апатична. Ласточка пригласила ее и Федора Ильича в Москву, а Протопопов, взяв отпуск, остался завершать стройку.

Тем временем пришло известие о смерти Серафимы. Соседка сообщила по телефону, которым сама ясновидящая толком ни разу не воспользовалась. Ласточка похолодела: все, жди несчастья. И обреченно замерла в ожидании, уговаривая себя, что это вовсе не обязательно и нельзя же быть такой суеверной.

Наконец Протопопов позвонил с «объекта» и весело сказал: «Все готово, вези стариков принимать работу». Ласточка усадила их в джип. Дорога прошла спокойно.

Когда они вошли в полностью изменившееся помещение, Ласточка восхитилась — не дом, а картинка из глянцевого журнала — и одновременно какими-то странными рецепторами уловила отчаянную тоску матери. Или это ей самой подумалось: «Все чужое, холодное, не наше»?

Валентина, вежливо улыбаясь, обошла комнаты, остановилась в кухне. Пожаловалась на усталость, села к столу на краешек стула, робкой гостьей. Ласточка заварила чай. Валентина приняла чашку, с грустной лаской погладила пальцы дочери, отпила глоток и вдруг, побледнев, схватилась за сердце и неестественно медленно начала заваливаться на бок…

Вечером она умерла в районной больнице — там же, где Александр.

Пророчества сбывались неотвратимо. Смерть матери потрясла Ласточку до немоты. В попытке задобрить судьбу она окружила невероятной заботой Федора Ильича. Его оставили жить в красивом коттедже. «Заодно зимой проследит», — сказал Протопопов, и это вполне разумное заявление почему-то глубоко оскорбило Ласточку. Увы, с бесплатным охранником не повезло: физкультурник запил с горя, и примерно через полгода утром раздался звонок — его нашли мертвым во дворе прекрасного нового дома. Стояли сильнейшие морозы, он, очевидно, не помня себя, зачем-то вышел на улицу, упал, отключился и замерз.

— Мы виноваты. Разрушили их жизнь, — глядя сквозь мужа сухими глазами, прошептала Ласточка. — Зря затеяли эту стройку.

Она ни минуты не сомневалась в своей правоте.

— Не придумывай, — ответил Протопопов, правда, с несколько испуганным видом. — Не надо во всем искать мистику.

А что ее искать, когда она сама за нами по пятам ходит, подумала Ласточка.

Дом продали, вместо него купили почти идентичный ближе к Москве.

Где-то через год началась история с Татой.

Ласточка по сей день с ужасом вспоминала то кошмарное время. Она уехала к черту на рога в Сибирь навестить заболевшую тетку мужа. А он… Сын по телефону говорил: отец вытворяет черт-те что. Пропадает днями и ночами — якобы за городом, но кто его разберет. Дома не отлипает от телефона либо сидит мечтает в кабинете. Мама, лучше б тебе вернуться.

Она вернулась — и в первую же ночь услышала: «Я полюбил другую. Ухожу».

Первой ее реакцией было, как ни странно, успокоение: страшное наконец свершилось и его можно больше не ждать и не бояться.

Затем Ласточкой овладел праведный гнев: я ради него отказалась от великой любви и цацкаюсь с его родственничками, а он!.. Мерзавец!