Саблезубый - Галина Валентиновна Чередий Страница 25

же какая же везучая Роксана! Я вижу ее мужа в первый раз в жизни, он на вид огромный и мрачный, но какой потрясающей надежностью и отчаянной преданностью от него веет. За такое и жизнь отдать бы не страшно, наверное. И сто процентов должно быть в женщине нечто абсолютно потрясающее, чтобы удостоиться такого чувства. Но кому нужна моя жизнь и я сама, с тем шлейфом позора и опасности, что тянутся за мной тяжелым хвостом?

Выпитые пару рюмок коньяка неожиданно почти полностью растворили груз этой печали и развязали еще один узел в груди. Вознесенский строго-настрого запрещал мне и глядеть в сторону алкоголя, и прежде я и сама никогда не хотела. Достаточно насмотрелась на мать, которую он из любимого мной единственного родного человека превращал в монстра. Бездушного, плевать хотевшего на меня и вообще на все, кроме возможности добавлять постоянно, чтобы и не выходить из этого состояния. Как если бы вернуться в действительность и быть снова моей мамой, любящей, заботливой, было худшим, что может приключиться с ней.

Но от предложения Ярослава отказаться было грех. Я, существо из мира нежеланных или оказавшихся по любым причинам бесхозными детей, вдруг очутилась в ином пространстве. Там, где их рождение — большая настоящая радость. И да, стоило смочить сердце чуток, чтобы не болело о себе, о судьбе моей гадской. Где нужна, ой как нужна, да только совсем не для того, чтобы любить. И еще я сразу представила, как это взбесило бы старого ублюдка, и тут же схватилась за стакан. За новорожденных и свободу!

— Слышала, Катюха, Камень тебя в крестные позвал, — подмигнул мне Андрей, положив под столом лапищу на мое бедро. Почему у меня нет ни единого импульса оттолкнуть, сбросить ее? Приятно от сочащегося сквозь ткань тепла его кожи. — Отказываться нельзя.

Соглашаться — вот чего мне действительно нельзя. Не повернулся у меня язык ни соврать, ни правду сказать, вот и спряталась за пустой улыбкой.

Мужчины выпили на посошок, Камнев вызвал такси и стал собираться домой, а Боев обнял меня за талию, подхватывая и утаскивая его провожать. Будто мы такая себе нормальная семейная парочка, провожающая засидевшегося в гостях допоздна друга. Друг не мой, дом не мой, да и не пара мы, но мне уютно.

— А то еще как кинешься тут все допивать, — прошептал Боев мне на ухо и лизнул мочку, отчего у меня тут же болезненно заострились касающиеся мягкой ткани соски и сжалось внизу, мигом напомнив о том, как это было — ощущать его в себе. И о том, что произойдет, когда мы останемся наедине. — А потом еще буянить и лупить меня начнешь.

— О нет, саблезубый, у меня на тебя другие планы, — так же шепотом ответила я, дивясь своей смелости. Не иначе, как во мне коньяк говорит. А еще и приятно шумит в голове, все как-то непривычно хорошо вокруг и так и подмывает лизнуть шею верзилы рядом. Вот тут, где как раз достану, чуть приподнявшись на цыпочки. Уф-ф-ф, этот коньяк — точно какое-то волшебное зелье.

— Саблезубый, значит? Хорошая новость в том, что у тебя в принципе на меня есть планы, — подмигнул мне Андрей, как только за Яром закрылась дверь. — Выходит, я не фатально облажался, да?

Он повернулся ко мне, обнял, тесно прижав к себе и принялся, покачивая бедрами, потихоньку теснить обратно в комнату. Будто вел в непристойном танце, откровенно потираясь стояком о мой живот, отчего голова кружилась все сильнее. И не нашлось ничего во мне, способного сдержать от ответного покачивания, усилившего замечательное ощущение стремительного растущего возбуждения. Господи, сколько еще в себе приятного таит близкий контакт с мужчиной, того, о чем я знать не знала.

— А для тебя это реально имеет значение? Ведь я здесь и все еще согласна на все. Разве не это самое главное? — хмыкнула я и таки провела языком по его немного колючему подбородку. Рваный вдох воодушевил, и я теперь прижалась и губами. Так близко к его рту. Искушение узнать, каково будет целоваться с ним, почти непреодолимо.

— Угу, главное, конечно, — буркнул Боев, заваливая меня на постель, до которой как раз дотолкал. Уверенно, но при этом аккуратно, снова как какой-то чрезвычайно хрупкий предмет. Совсем не так, как в первый раз. — И сейчас прям по пунктам будем разбирать, на что конкретно ты согласна, Катюха.

Он поднялся и неторопливо стянул с себя штаны вместе с боксерами, оставаясь голышом. Я закусила губу, силясь заставить себя смотреть ему в лицо, но проиграла в этой борьбе и уставилась на вызывающе торчащий член, достающий темной поблескивающей головкой почти до пупка. Да… уж…

— Готова ли ты, Катерина, принять мои извинения за грубость и всю ту хрень, что я про тебя сморозил недавно? — торжественным тоном спросил Андрей.

— Хм… А одетым ты спросить не мог? — рассмеялась я, что, однако, нисколечки не мешало все сильнее заводиться.

— Ты смеешься, значит, злиться не можешь. Ну и я заметил, что вид моего прибора оказывает на тебя благоприятное влияние, и не дурак же я, чтобы не воспользоваться таким козырем.

— Козырь… хм… тот еще, — пробормотала, уже смиряясь с тем, что действительно залипаю на этом виде. Озабоченная я. — Но разве это честная игра? Где мои козыри?

— Кто играет честно, когда у него стоит? — фыркнул обольститель. — И нах тебе козыри, если чтобы выиграть, достаточно сиськи мне показать.

— Только их?

— Вот прямо сдай тебе себя с потрохами, да? Ладно, я не такая жадобина, как ты. Скинешь все шмотки — считай, выиграешь и не начиная. У любого дурня с членом.

— Так уж и у любого?

— Поверь, дядя знает, о чем толкует.

Конечно, я понимаю, что это просто лесть, но от этого не менее приятно. Приятно быть красивой для него. А раньше я себя за это чуть ли не ненавидела.

— Так что там насчет прощения за мой длинный язык? — усиливая заявленное влияние Боев обхватил свой ствол у основания и снова стал покачивать, слегка проводя вверх-вниз. Огромный кулак, скользящий туда-сюда по перевитому толстыми венами мощному стержню, широкое запястье в негустых светлых волосках, на котором четко проступали мышцы от этой завораживающей меня ритмичной работы. В комнате катастрофично стала расти температура, губы пересохли, и мои бедра сжимались сами собой, чтобы хоть как-то гасить растущее внутри напряжение.

— А как насчет добыть это самое прощение языком вовсе не болтая? — у-у-ух ты-ы-ы! Я люблю тебя, коньяк!

— Да я, похоже, разбудил в моем бревнышке сластену? — заржал Андрей