Лина Дорош - Новые туфли хочется всегда Страница 26

– Вы до сих пор вместе?

– Нет, она всё-таки меня бросила. Умерла два года назад.

– Извините.

– Не извиняйся, я прожил счастливую жизнь.

– И много шутили.

– Да, мы жили весело. Была война – было не до веселья. После победы я возвращался домой и встретил ее. До сих пор удивляюсь, как я решился остаться здесь. Она не давала мне повода усомниться в правильности моего выбора. Только последние два года без нее я уже не настолько уверен. Но держусь. Говорю себе: да, так бывает, что ты счастлив всю жизнь.

– Всю жизнь?

– Всю жизнь. Есть поводы для грусти, но счастье живет в сердце. Не сбивай меня. Мне по-другому думать нельзя – времени на исправление ошибок не осталось почти.

– И рада бы соврать, да не могу – с трудом мне верится… чтобы всю жизнь…

– А ты пойми для себя, что есть несчастье, и тогда всё остальное станет счастьем.

– Война?

– Не война, мы же с тобой говорим о любви.

– Я уже путаюсь, о чем мы говорим, о чем не говорим. Не возражаете? – я взяла бутылку.

Он молча забрал у меня бутылку, сам долил водку в стаканы.

– Для мужчины есть два самых страшных момента в жизни, – Лука Демьянович выпил водку не морщась, взял кусок сыра и стал его жевать. Морщась.

– Когда женщина хочет налить водки и спрашивает: «Не возражаете»?

– Этот просто обидный, а не страшный, – он громко вдохнул, будто собирался спеть длинный отрывок на одном выдохе, – первый, когда ты смотришь на любимую женщину и не хочешь ее поцеловать. Дальше ты не знаешь, как тебе жить. Думаешь, что страшнее ничего быть не может. Но! Вот ты смотришь на любимую женщину, она смотрит на тебя, ты тянешься за поцелуем, а она тебя просто обнимает. Без желания. Или целует в лоб или щеку. И ты понимаешь, что она больше не хочет тебя целовать. И ты второй раз не знаешь, как тебе жить. И ты вспоминаешь тот момент, когда любовь пришла, и ты подумал тогда, что не знаешь, как тебе жить дальше. Как жить в любви? А сейчас любовь ушла, и ты опять не знаешь, как жить дальше. Только сейчас ты чувствуешь всем телом, а не только глупой головой, что именно сейчас ты не знаешь, как жить дальше. Не тогда, а сейчас. Как жить без любви.

Он замолчал. Я понимала, что теперь мне надо что-то сказать, но будто бы он не договорил. И через минуту или чуть дольше он продолжил:

– Я сказал «первый» и «второй»?

– Что первый и второй?

– Два самых страшных момента: первый и второй – я так сказал?

– Не помню, но кажется, да.

– Я солгал. Их два, но у них нет очередности. Есть один и другой.

– Но расставаний бывает больше, чем два.

– Не бывает первого или пятого момента в жизни, когда уходит любовь. Каждый из них самый страшный.

На площадке зазвучала медленная музыка. Мы смотрели на танцующие пары.

– Что такое танец? – спросил старик.

– Это танец…

– Это желание поцелуя! Нет желания поцелуя – нет танца. Только такое желание двоих притягивает к паре взгляды. Только когда есть взаимное желание поцелуя – есть танец. Любой танец. Вот посмотри и скажи, кто из них танцует, а кто нет. Где танцуют, а где просто держатся друг за друга и терпят. Нежность нельзя синтезировать, как сейчас говорят. Нежность может только родиться, как желание поцелуя, как танец.

Вместо ответа я взяла камеру и стала снимать. Я поняла, что искала здесь камерой с первого дня – танец, то, что рождается, а не синтезируется. Училась замечать танец, отличать его от всего прочего. Если не сам момент его рождения, то хотя бы тот миг, когда в танце явными становятся нежность, желание поцелуя – когда уже любовь. Когда всё это здесь и сейчас. Я щелкала все танцующие пары. Общий план, средний, крупный. Наезд в фото – как настроиться на танец. С кем-то сближение начинается с приличной дистанции. Приличной не с точки зрения морали, а измеряемой в сантиметрах. А с кем-то – сразу с крупного плана.

– Время ожидания твоего кадра измеряется в мужчинах…

– Хорошо сказано, но не очень лестно звучит для уха мужчины.

– Это так, случайно вылетевшие слова.

– А ты Муза!

– Простите? – я прекратила щелкать камерой.

– Давно так пылко не говорил, и темы столь лирические-романтические не поднимал.

– Учту.

– Трудно быть Музой?

– Не знаю. По-другому не жила. А про женщин Вы тоже всё знаете?

– Всё – это ничего.

– Я про самые страшные моменты.

– Мужчина поёт в присутствии женщины, о женщине и для женщины…

– И заглянуть ей в душу ему некогда?

– Да, песня заканчивается, когда уходит женщина, а если женщина ушла – в чью душу ему заглядывать?

– Это могло бы быть смешным…

– Неужели в жизни женщины бывают страшные моменты?

– Страшных не бывает, бывают только самые страшные.

– Давно живу – не слышал…

– Есть два самых страшных момента в жизни женщины. Первый (не по очереди) – когда женщина задает вопрос: «Ты меня любишь?» Этот момент требует недюжинной смелости. Не испугаться выглядеть глупой, не испугаться услышать ответ. Именно услышать и принять, а не выслушать и поверить в «да», из которого выглядывают уши чего угодно, кроме «да». Голос не врет. Голос любящего нельзя синтезировать, он может только родиться. Родиться в сердце, не в гортани. Настоящее «да» рождается не сразу, и не громко, и часто его не говорят вообще…

– Услышать ответ – это второй?

– Если бы вопрос задавали только для того, чтобы узнать правду, то я бы сказала – да. Но чаще вопрос задают так же, как награждают дежурным поцелуем – не для того, чтобы поцеловать, то есть не для того, чтобы получить ответ. Посему – мой ответ «нет».

– А вообще есть ли второй?

– Есть, но встречается сейчас очень редко. В русском и, пожалуй, во французском языке. В английском – его точно нет. А про другие языки не скажу – лингвист из меня еще тот. Пусть наш разговор будет в контексте русского языка. Второй самый страшный момент в жизни женщины, когда она спрашивает: «Вы меня любите?»

– А что страшного, отдельно страшного от первого вопроса?

– Не услышать в ответ «ты».

– Да… это пострашнее будет…

– Да Вы – Муз! Вот что хочу я Вам сказать, Лука Демьянович. Давно на подобные темы и столь витиевато не рассуждала!

– Хотела пошутить, но, очень похоже, оказалась права: когда страшно ему – не страшно ей, и наоборот.

– Да, твой обман – это всегда чуть-чуть и из благих побуждений, а чужой обман – и вот он пришел, самый страшный момент в твоей жизни.

– Я тебе подыграл.

– Не поняла.

– Говорю: я тебе подыграл! Уж прости, но ничего неожиданного про женские горести я от тебя не услышал. Баловство и маета! У женщин всё по-простому – и горести надуманные, и радости дикие. Всё от недостатка событий в жизни. Или от избытка.

– Вы серьезно?!

– Серьезно – несерьезно… разве это важно?