Ирина Степановская - На скамейке возле Нотр-Дам Страница 26

Ну и чего же в таком случае я хочу? Я еще должна радоваться тому, что имею. Как я вообще могла рассчитывать на то, чтобы стать чьей-то женой? Оказывается, я не так уж бедна – у меня, во всяком случае, была моя поездка в Париж, и уж ее-то никто у меня не отнимет. Я вспомнила чувство, которое возникло во мне, когда я впервые услышала от Ленки предложение поехать вместе с ней. Я вспомнила туманное видение острова Святого Людовика, течение Сены и контрфорсы собора Богоматери. И я решила: сегодняшний день принадлежит целиком этому месту. Я пойду туда, я найду эту самую скамейку, я буду есть мороженое, пить кока-колу, я буду думать о НЕМ, вспоминать только хорошее, и я подарю ему жизнь в моих мыслях. У нас с ним снова будет целый день жизни. Я решу проблему утраченного времени. Мы познаем жизнь через ощущения. Я буду ощущать его присутствие через воспоминания. Один день жизни в воспоминаниях – много это или мало? Я душу бы заложила, чтобы он целый день думал обо мне! И приняв это решение, я успокоилась. Мне стало легче. Я отошла от зеркала, умылась очень горячей водой, растерла полотенцем лицо и в почти хорошем расположении духа отправилась на первый этаж гостиницы завтракать.

Пригород Парижа, где проводился международный авиасалон, был переполнен. Чем меньше оставалось времени до начала полетов, тем больше людей все прибывали и прибывали на поездах пригородного сообщения, на машинах, мотоциклах и велосипедах. Лена подумала, что сами люди очень отличаются от тех, которых она видела на МАКСе. Там сплошь были деловые лица. Здесь толпа радовалась жизни. Дела оставались где-то за кадром. Сам воздух, прозрачный и свежий, казалось, источал благоуханье моря. Лена отчетливо чувствовала запах водорослей и соли, хотя знала, что море отсюда вовсе не близко. Это ветер нес этот запах.

Недалеко от станции в условленном месте их действительно ожидал Серж Валли. Лена сразу узнала его в невысоком загорелом человеке, стоящем по-военному ровно рядом с темно-синим автомобилем с открытым верхом. На ветровом стекле этого кабриолета был прикреплен специальный пропуск. Мари шла рядом с ней спокойно и скромно, но, когда после знакомства с Сержем Мари свободно стала говорить с ним на его родном языке, Лена поняла, что ей лучше молчать.

Валли, как истинный француз, был галантен с ними обеими. Он заботливо усадил их на заднее сиденье своей машины, сам занял место водителя, и они помчались. Приятно было ехать с ним через все запрещенные места, кордоны и заграждения, туда, куда нельзя было проезжать другим машинам! Благодаря спецпропуску их беспрепятственно пропустили и на сам аэродром. Солнце уже поднялось высоко. Веял теплый ветер. Мари повязала голову голубой косынкой, надела солнечные очки. Лена сидела рядом с ней, как пришпиленная.

Обогнув летное поле, Серж подвез обеих дам к трибуне для гостей, указал их места и стал прощаться.

– Я оставляю вас до конца полетов. Хоть я сегодня и не летаю, работают мои друзья – я должен быть с ними. – Он неопределенно махнул рукой в даль летного поля.

– Мы еще увидимся? – вежливо спросила Мари, подавая ему руку на прощание.

– Конечно, мадам.

– Тогда я не говорю «до свидания». – Мари казалась Лене дамой высшего света. Рядом с ней Серж Валли был вполне гармоничен. Лена с досадой подумала, что это она оказалась здесь сбоку припеку, хотя благодаря Валерию должна бы играть главную роль. Лена и не подозревала, что со стороны, в моей черной куртке и пестрой косынке на пушистых волосах, она производит впечатление миндального деревца, еще только готовящегося расцвести: нежная молодость дорого стоит. Валли повернулся и прямо посмотрел Лене в глаза.

– Мадемуазель, я хорошо помню, как мы познакомились с вами в Москве. – Лена смутилась.

– Какая красивая у вас машина! – Про машину она сказала потому, что не знала, что вообще сказать, хотя машина в самом деле была очень красивая.

– Это машина моей жены, моя – гораздо меньше, – ответил Валли. – Я снимаю квартиру в Париже, а жена с детьми живут постоянно в Блуа, это на Луаре. – И, улыбнувшись, добавил: – В Париже проще иметь маленькую машину.

– Вы в Париже работаете?

– Учусь. В Сан-Сир. Это военная академия. Раз в неделю приезжаю домой, – он улыбнулся, видимо, вспомнив о доме. – Катрин сама предложила мне взять ее машину, чтобы вас встретить.

– Передайте ей привет от нас! – сказала Мари. Лена же промолчала.

– До встречи! – улыбнулся он еще раз, и Лена повторила за ним, как эхо: «До встречи…»

Когда он ушел, Лена переспросила Мари:

– Что он сказал насчет машины?

Мари в это время протирала платочком стекла театрального бинокля.

– Он сказал, что это машина его жены. А что?

– Ничего, – ответила Лена. – Вполне естественно, что у человека есть жена, а у жены – отличная машина. Можно только порадоваться за их семью. – Она не захотела продолжать разговор и отвернулась, глядя в толпу. – Сейчас начнется!

– Волнуешься за Валерия? – Мари коснулась ее руки. Лене почему-то стал неприятен ее жест.

– Естественно.

– По-моему, твой жених стоит того, чтобы за него волноваться. – Мари поднесла к глазам бинокль и приготовилась смотреть шоу. Лена искоса взглянула на тетку. В своей светло-голубой шелковой косынке, развевающейся на ветру, в темных очках, с биноклем, Мари была похожа на красивую актрису из какого-то зарубежного детектива. Лена критически подумала про свои джинсы и кожаную курточку с чужого плеча. Ей вдруг сделалось очень и очень грустно среди беспредельной толпы, солнца и светлого неба. Вдруг откуда-то сверху полилась бравурная музыка, и женщина-диктор мурлыкающим голосом сделала объявление. Раздался рев. Полеты начались.

В это время я в гостинице за завтраком наслаждалась тающими во рту круассанами и горячим кофе, который заботливо подливала мне толстущая негритянка в белом переднике – как я поняла, одновременно и буфетчица и кастелянша. За соседним столиком с аппетитом поедали йогурты и вареные яйца два толстых немца. Третий в их компании – по моим понятиям, совершенно на немца не похожий – меланхоличного вида брюнет в их оживленном разговоре участия не принимал и с грустным видом пил один чай.

Худеет, что ли? Я вспомнила, как худела сама, и понимающе на него посмотрела. Он сначала ответил мне недоумевающим взгдядом, даже оглянулся – ему ли действительно адресована моя улыбка, и, убедившись, что за соседними столиками не было никого, кто еще мог бы привлечь мое внимание, заулыбался мне в ответ. Я доела круассан и раздумывала, не взять ли еще булочку. Негритянка вновь подплыла с фаянсовым кофейником.

Чтобы в Париже я отказывала себе в еде? Хватит, в Москве наголодалась. Я милостиво ей кивнула. Моя чашка наполнилась в третий раз. Круглая булочка на вкус была чуть солоновата, но это оказалось очень вкусно. Я разрезала ее вдоль и намазала маслом. С хрустом откусила сразу половину. Сбоку от меня раздался шум. Это тучные немцы, вставая, отодвигали стулья. Я взглянула в их сторону с набитым ртом. Третий в немецкой компании, извиняясь, мне улыбнулся – мол, прошу прощения за причиненные неудобства.